Утром нас отвезли в часть. Баня, плотный обед, ожидание праздничного ужина и теплой постели приятно отражались на эмоциональном состоянии солдат и сержантов. Все были в хорошем расположении духа. Никто друг друга почти не цеплял, поздравляли друзей из соседних подразделений, писали письма домой. К ночи были расставлены столы из ленинской комнаты перед единственным праздничным объектом – телевизором, стол ломился солдатскими яствами. Уже подвыпивший командир роты поздравил солдат и сержантов с наступающим новым годом, солдаты приветствовали его троекратным
"Ура!" и, съев положенные апельсины, печенье и пирожные, запив все это фантой и пепси, расселись у телевизора смотреть "Голубой огонек". В двенадцать часов ночи после речи Михаила Горбачева под бой кремлевских курантов мы вновь прокричали "Ура!", и, не дожидаясь команды дежурного офицера, я отправился спать. Служить мне оставалось меньше полугода, но я уже давно перестал прокалывать дни в календаре, отмечая потерянные дни своей жизни. Человек привыкает ко всему и даже к потерянным часам и минутам. Ротный радовался тому, что в части мы будем всего два дня, а потом вновь отправимся копать траншею для будущих показательных учений. Два дня в казарме казались райской передышкой. И терять время на передачи по телевизору мне было жалко. Под звук записей телевизионных передач, льющихся из многострадального ящика, я уснул сном младенца. Мне снился мой дом, улица, Эрмитаж и Марсово Поле, институт и школа, друзья и Катерина.
Мне снилась клубника на даче и грибы в соседнем лесу. Мне снилась речка и небольшой катер соседа, на котором мы выскочили однажды на противоположный берег. Мне снились тишина и покой. Мне снилась спокойная гражданская жизнь.
Пальма в снегу
– Раз, два, три. Раз, два, три. Выше нога. Жеще удар. Тянем носок. Носочек тянем. Раз, два, три. Правое плечо вперед. Прямо.
Рота маршировала на плацу по свежевыпавшему снегу.
– Рота стой, раз, два. Всем разобрать лопаты, совки и убрать снег с плаца и дорожек. К выполнению задачи приступить.
Толкаясь и кидая друг в друга снегом посредством деревянных лопат, мы явно нагуливали аппетит. Уборка была делом скорее смешным, чем тяжелым. Естественно, что уборка снега переходила в игру в снежки с визгами, криками и попытками угодить приятелю в шапку.
Через пару часов на углу плаца образовалась куча метра три высотой, зато асфальт чернел на выскребанных участках.
– Товарищ старший лейтенант, – Тараман стоял перед новым, появившимся в начале января, ротным сияющий, как начищенная армейская бляха, – поставленная задача выполнена. Снег с плаца и дорожек убран. Машину бы надо.
– Зачем тебе машина?
– Загрузим после обеда и вывезем.
– Отлично. Реши вопрос сам, – и ротный ушел.
Довольные и раскрасневшиеся, мы пошли на обед и умяли там все, что было в тарелках. Работа на свежем воздухе непродолжительный период времени только радовала.
– Кто приказал? Кто?! – в дверях столовой стоял начальник штаба полка. – Где тот дебил, что решил весь снег свалить в одну кучу? Я не слышу фамилию! Тараман, это ты, урод?
– Мы после обеда на машину погрузим…
– Хрен ты чего туда погрузишь! Где ты машину возьмешь? Кто тебе позволит?
– Товарищ старший лейтенант…
– В задницу твоего лейтенанта! Слушай приказ: после обеда весь личный состав роты отправляется к этому мамаеву кургану с лопатами и носилками. Понятно?
– Так точно. И куда перенести весь снег?
– Весь снег выложить ровным слоем высотой сорок сантиметров на газоне. Понятно?
– Так точно!
– Выполнять! И… всем приятного аппетита.
Услышав громкий отзыв "Спасибо!", начштаба вышел из столовой, а старшина сел обратно за стол.
– Дебил. Нафига сорок сантиметров?
– А ты хотел бы тридцать восемь с половиной? Радуйся, что цифра точная, не ошибешься.
– Прикалываешься?
– Не сильно. В Коврове духи траву ножницами подстригали, сам видел. В Таманской и Кантемировской дивизиях листики красят…
– Красят?
– Красят, – подтвердил я. – А в Теплом Стане, личной части министра обороны, не просто красят, а привязывают.
– К чему?
– К деревьям. Падают листья осенью, а снега еще нет. Вот солдаты там листики собираются, утюгами выглаживают, ниточками привязывают и красят в зеленый цвет. И продолжение лета обеспечено. И траву красят, когда желтеет. И бордюры белой красочкой раз в неделю. Чтобы скучно не было.
– Дебилизм.
– А то ты не знаешь: чем больше в армии дубов, тем крепче наша оборона.
– Атас, – сказал кто-то из солдат.
– Атас, не атас, а кучу разгребать все равно придется, – поднялся
Стефанов. – Давай, Ханин, поднимай роту и гони к казарме, я вперед пойду, подвал открою.
– Рота, закончить прием пиши. Встать. Строиться перед выходом из столовой. Нас ждет радостный труд по превращению прилагаемой территории к внешнему виду, радующему глаз вышестоящего начальства в лице начальника штаба полка.
Начальство осталось, как всегда, недовольно. Несмотря на то, что через несколько часов снег лежал ровным слоем на газонах по всем периметру плаца и вдоль дорожек, ведущих к столовой, начальник штаба
"рвал и метал":
– Вы дебилы? Вы все тут дебилы в погонах. Смотрю на вас и вспоминаю: как одену портупею – так тупею и тупею.
Напоминать майору о том, что среди стоящих портупею носит только он один, никто не решился.
– Я как сказал снег выложить? Ровным слоем. А это что за кучи?
Этот снег сюда случайно попал или вы его принесли? Значит так: весь снег утрамбовать, сделать ровно и аккуратно. Запомните: в армии все параллельно и перпендикулярно. Бордюры очистить на расстоянии пятнадцати сантиметров от края и выровнять. Понятно? Ханин – ответственный. Выполнять.
Спорить со старшим офицером о бессмысленности данной затеи перед надвигающимся снегопадом, значило – рисковать датой увольнения в запас, и мы принялись выравнивать снег, приводя его в многоступенчатый вид. Никто не задумывался о том, что эта работа пахнет идиотизмом, закон в армии был прост: бери больше, кидай дальше, пока летит, отдыхай. Проверять нашу работу майор не пришел, наверное, надеясь, что уж в третий раз мы обязательно догадаемся сами о его желаниях.
Вечером на ужине нам дали масло.
– Это в связи с праздником? – вытянул и без того худое лицо
Абдусаматов.
– Замполит сказал, что повысили норму масла, утром пятнадцать грамм вместо двадцати, зато вечером тоже пятнадцать.
– Блин, идею убили. Ведь самое главное в армии, как при строительстве коммунизма – это идея. Утром дали масло – день прошел.
В армии было очень много связано с маслом. "Масло съели – день прошел!" – было даже не выражением и не лозунгом, а смыслом армейской жизни солдата-срочника. Масло отбирали у молодых солдат, маслом же их кормили сто дней до приказа, отдавая дедовские пайки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});