было непривычно, но красиво, а Доктор, как ни странно, любил красоту. И именно такую: суровую, лаконичную, странную.
Что ж. Все здесь было непривычно, странно, но Доктору понравилось. Не взаперти, в жутком помещении среди опостылевших девок, которых он реально стал панически бояться.
И только он подумал об этом, как почувствовал чье-то присутствие, так остро, что аж содрогнулся и похолодел. Обернулся, отшатываясь. На пороге стояла Хлоя, любимая игрушка герцога Далвеганского. Но сейчас на прелестной рожице восьмилетнего ребенка застыло хищное и какое-то недетское, да и не вполне нормальное выражение. Она была скорее похожа на какого-то злого духа, прикинувшегося ребенком.
– Ты противный. – Сказала, прожигая Доктора своими большими эльфийскими глазами. – От тебя воняет. Ты мерзкий. Зачем ты здесь? Ты нам не нужен!
– Ах ты па-паскуда писежопая! – Задохнулся Доктор. – Тебе кто разрешил пасть свою па-паскудную разевать?!
– А-а-а-а!!! – Дико завизжала девочка, но глаза оставались спокойными и очень, очень по-взрослому злорадными и в то же время любопытными. Такое любопытство естествоиспытателя. – Папочка, помоги!!!
Герцог появился почти сразу, и девочка бросилась к нему, дрожа и всхлипывая.
– Он меня ударил!!! – Прорыдала тоненько. – Он обозвал меня и ударил… Папочка, спаси меня!!!
– Эта паскуда… – начал Доктор возмущенно, и получил такой удар кулаком в челюсть, что стек на пол, под удовлетворенным взглядом маленькой негодницы, который она бросила на него исподтишка.
– Запомни, медикус. – Навис над ним герцог. – Это тебе не Красная Скала! Моих ангелочков ни обзывать, ни, боже упаси, трогать не позволено никому, кроме меня! На первый раз я тебе это прощу, но не дай тебе бог еще раз хоть одну из них обидеть…
Он ушел вместе с Хлоей, гладя ее по головке и сюсюкаясь с нею, утешая и обещая различные вкусности и подарки, чтобы успокоить хнычущую притворщицу. Доктор, потряхивая ватной головой, кое-как поднялся и прилег на постель, уже не казавшуюся ему такой привлекательной. Да как жить-то теперь?! Он до того привык к определенному отношению и обращению с этими тварями, что сейчас у него было чувство, будто небо на землю рухнуло и основательно покалечило его обломками. Скуля, он повернулся на бок и в ужасе сел резко: Хлоя опять была здесь! Стояла, и смотрела своими жутковатыми недетскими глазищами.
– Те-тебе чего? – Прошептал он, куксясь. – Ухо-ходи…
– Ты противный. – Мстительно произнесла девочка, скорчив неприятную рожицу. – Ты гадкий и вонючий. Я тебя ненавижу. Ты должен от нас уйти!
Шторм, не смотря на бурный и дикий роман с Габи, всё-таки оставался преданным слугой любимого Хозяина, и прилежно исполнял его поручение: разжигал недовольство местных жителей Хлорингами. Вообще-то, по-хорошему ему следовало отправиться в Редстоун за новыми приказами, но как хоть ненадолго уехать от Габи, Шторм не знал. И продолжал прежде порученное ему дело: они впятером нападали на лесных дорогах на ремесленников и купцов, грабили, измывались, калечили, стараясь оставить хоть кого-то в живых – чтобы рассказал, – насиловали и убивали мальчишек и девушек, делали налёты на придорожные харчевни, на небольшие посёлки, на лесопилки и стоянки лесорубов. Истинная цель Драйвера была, практически, достигнута: люди уже испытывали настоящую ненависть к полукровкам вообще, и те немногочисленные полукровки, что жили ещё в герцогстве в качестве слуг и рабочих, подвергались нешуточному давлению. Их избивали местные подростки и жаки, их обвиняли во всём, что бы ни случилось, и этим пользовалось всё ворьё и все мошенники, проворачивая безнаказанно свои делишки: всё равно обвинят не их. И Шторм, хоть и не хотел подвергать сомнениям приказы Хозяина, уже начал испытывать беспокойство по поводу того, что происходит. Пока что смутное, неоформленное. Сомнения он отгонял от себя, успокаиваясь мыслью: Хозяин лучше знает, а он, Шторм – кто он?.. Что он знает?.. Его сомнения идут от невежества. Вот и Габи – она тоже ненавидит братьев, особенно Гора, а она ведь им сестра. Значит, есть за что?.. И Шторм боролся с сомнениями и собственным здравым смыслом, хотя многое уже замечал, и многое ему претило. И поговорить-то было не с кем! Хозяин, который объяснил бы ему всё и успокоил, был далеко, Габи была не тем существом, кто смог бы вообще с ним что-то подобное обсудить и что-то умное сказать. Только получалось, что они, вроде бы, борются с людьми ради того, чтобы помочь полукровкам, но в итоге только ухудшают положение полукровок же! Шторм думал об этом, пока они ехали по лесной тропе, покинув очередную базу. Осторожный, как волк, Шторм не задерживался на одном месте дольше двух-трёх дней, и часто возвращался в те места, где обшаривающие окрестности Грэй и его люди побывали только что, и куда возвратиться не должны были, по крайней мере, в ближайшее время. Как уже было сказано, заброшенных лесопилок и мельниц, которые стояли без работы, потому, что ручьи и маленькие речки в Элодисе в некоторые годы вдруг мелели, было много. Переноса лесопилок требовали эльфы Элодис, чтобы поберечь лес; на их месте всегда оставались либо сараи, либо даже целые дома. Шторм не знал, что Нэш уже понял их систему и отдал приказ отыскивать эти сараи и домики и уничтожать; но он был и сам не дурак, и понимал, что рано или поздно Хлоринги к этому придут. В нём росла тревога, как в диком и осторожном звере; интуиция подсказывала ему, что тучи сгущаются, и их миссия близится к концу – так или иначе. И стоит ли упоминать, что его волновало не это, не опасность и не провал, а судьба его отношений с Габи?! Всё это заставляло его то и дело погружаться в глубочайшую задумчивость, когда он ехал позади своих спутников, не видя ничего вокруг. Жизнь и время его сейчас были наполнены такими странными, мучительными, сладостными, бурными чувствами и яркими и острыми ощущениями, что он просто не в состоянии был от них отречься. В то же время ему было по-настоящему страшно, причём Шторм не мог объяснить даже себе самому, чего боится и чего ждёт. Ожидание это, полуосознанное, изматывало его так, что он постоянно чувствовал себя уставшим, нет, смертельно уставшим; и только наедине с Габи усталость эта оставляла его, страх исчезал, тяжесть, камнем лежавшая на душе, испарялась, и Шторм жил каждой клеткой своего тела, каждым нервом, жил пылко, даже яростно.
Погружённый в себя, он не сразу заметил, что его спутники, довольно далеко обогнавшие его, затеяли с кем-то ссору. Услышав шум, Шторм пришпорил коня – он, оказывается, довольно далеко отстал от своих, и даже не заметил этого, – и помчался туда. Внутренним взором