Пытаться вести с ним рациональный или хоть каплю осмысленный диалог в подобном виде…
О, она сильно переоценивает его возможности. Все, о чем он мог сейчас думать, это ее обнаженные ноги, алые глаза и мягкие длинные волосы.
Степан неловко прошелся ладонями по бокам, рефлекторно ища карманы, но не нашел и взволнованно застыл, не зная, куда деть мешающиеся руки.
Всё это было как-то… слишком.
Он неосознанно вернулся взглядом к ее ногам, единственным, что было оголено в тот момент. И на фоне всех нахлынувших мыслей мелькнуло, что Маниэр следует лучше питаться. Ее икры были тонкими, тощими, и его это вовсе не привлекало, но сам факт того, что это ее ноги, делало их прекрасными. Всё в ней было прекрасно.
Пусть он ненавидел красный, не любил болезненную худобу и мертвенную бледность, но Маниэр, даже собрав в себе все эти недостатки, оставалась так же красива в его глазах.
— Вы не дали шанса нам, поэтому я прошу об одной ночи для себя. — она скинула одеяло с плеч, зябко поежившись от холода, и вскинула голову, устремив взгляд на графа.
Хоть он и почти сразу отвернулся, но мгновенья хватило, чтоб запечатлеть ту картину в своей памяти и у него сперло дыхание.
Она казалась такой нежной, ранимой, чистой, по сравнению с ним — уставшим, грязным, перепачканным в земле и крови.
Она была белым, он — черным, мрачным сгустком из скверны этого мира. И он боялся ее замарать.
— Что же ты со мной делаешь… — охрипше прошептал Степан, ее шаги раздавались у него за спиной и он почувствовал, как она положила свои ладони ему на плечи.
Он крепче закрыл глаза. Он не должен был этого видеть.
Она прижалась всем телом к нему, опустив голову.
У графа в голове истерично билось: “Она запачкается”. Он не хотел, чтобы она касалась его, когда он… такой.
Степан нерешительно открыл глаза и отвел взгляд так, чтобы не видеть ее. Он боялся ее ранить.
Но ее доверчивый жест, мягкое настойчивое объятие, и внутри Степана разлилось обжигающе горячее чувство вперемешку с горечью.
Маниэр плавно переместилась из-за спины вперед и подняла на него глаза, словно говоря: “Смотри, мне не страшно замараться, я разделю с тобой всё, даже это.”
— Всего один раз. Прошу. — надрывно промолвила она.
И его пробрало, словно молнией ударило. Она была безумно красива, сумасшедше желанна, но Степан мог лишь мечтать о том, чтоб коснуться её. Он не достоин такой любви.
Ничего не говоря, отстранился, прошел к кровати, взял одеяло и завернул в него Маниэр.
— Это не то, о чем ты должна просить. — прохрипел граф, стараясь не опускать взгляд ниже ее глаз, даже если ниже было лишь одеяло — И это не то, что сделает тебя счастливой. — тише, с обреченностью в голосе закончил он, Маниэр возмущенно вздернула брови.
— Я сама решу, что для меня счастье. — она нахмурилась и попыталась скинуть одеяло, но граф крепче закутал ее и посадил на кровать, сев рядом.
— Сейчас тебе кажется, что это единственный выход, правильное решение. Но ты не думала, что совершаешь самую большую ошибку в своей жизни? — он планировал, что они разойдутся с минимальным ущербом для нее, но Маниэр явно не собиралась так просто его отпускать. Это грело душу и вызвало головную боль.
Если между ними что-то и случиться, самое страшное, что ему грозит — это брак или алименты. Он не против жениться на Маниэр, но им вряд ли разрешат быть вместе. А алименты… разве он может позволить своему ребенку голодать? Ну, у него еще нет детей, но это как бы очевидно, что он бы обеспечил их всем необходимым.
Граф печально подумал, что Доллир не позволили бы Маниэр родить. И выйти за Степана тоже.
И лучше им вообще не иметь никакой связи, чем обжечься и пораниться. Он-то стерпит, переживет как-нибудь, но Степан не мог позволить пройти ей через подобное.
Граф недовольно отметил, что Маниэр подсела ближе, и вздохнул.
— Пройдет время, и я стану для тебя просто недоразумением. — с печальной полуулыбкой произнес он, — И я не хочу думать о том, что любовь и всё, что было между нами, стало ошибкой, о которой ты всегда будешь жалеть. Я не хочу, чтобы ты жалела, что полюбила меня.
Но так и будет, он это знал. Конечно, она разочаруется в его бесчувственности и пожалеет. Увы, он тоже жалел, что она полюбила его. Будь это односторонняя любовь — все было бы куда проще. Если б любил только он…
Степан, возможно, первый человек, который жалел, что его любовь взаимна.
— Этого не случиться. — она подняла на него глаза и уверенно пообещала, — Никогда.
Граф тихо рассмеялся, ее уверенность в собственных словах была такой милой и забавной.
— Как попаданец, скажу тебе: никогда не говори “никогда”. - мягко улыбнулся граф, накидывая на околевшую искусительницу еще одно одеяло.
— Что это значит? — она нахохлилась и обиженно поджала губы, хмуро глядя на него исподлобья.
Маниэр была как минимум недовольна.
Ей страшно, обидно и…страшно. Страшно, что будет после. Граф ее первый и она боялась их близости так же сильно, как и того, что этот мужчина снова ускользнет из ее объятий. И на этот раз уже навсегда.
Разве мир рухнет, если они разделят постель всего раз?
Маниэр прекрасно знала, что рискует и чем ее импульсивный поступок может обернуться. Но она вампир, а жизнь вампира в их времена — коротка и несчастна. И девушка никогда не забывала, кто она есть.
Возможно, они больше никогда не встретятся, вероятно, один из них умрет раньше, чем наступит их “долго и счастливо”.
Она криво улыбнулась. У вампиров не бывает “долго и счастливо”, о чем она вообще?
Степан снял кожаные перчатки и осторожно, мягко погладил ее по голове.
— Это значит, — вздохнул он, — что вчера отличается от сегодня, а сегодня отличается от завтра и послезавтра. Мы меняемся и обстоятельства вокруг нас тоже.