Савич подошел к окну и тут увидел входившего во двор мальчика в штанишках с помочами, в котором он сразу узнал несчастного Удалова.
— Смотри, — сказал Савич Грубину. — Преступника тянет на место преступления.
В этот самый момент кто-то из играющих в домино под сиренью спросил громко:
— Как там, Ксения? Не нашелся еще твой?
Из окна прямо над головой Савича женский голос произнес сурово и холодно:
— Пусть только попробует явиться! За все ответит. Его ко мне с милицией приведут. Лейтенант такой симпатичный, лично обещал.
Грубин прошептал, стараясь держаться ближе к раме, чтобы со двора не было видно:
— Дурак, как его только наши там отпустили?
Он не знал, что мучимый тоской по дому и виной перед семьей Удалов совершил второй за день побег. Он готов был принять любое наказание, потому что понял, что единственным человеком, могущим помочь ему, была Ксения. Удалова хватились не сразу, — именно тогда пришел Степанов и отвлек Елену от мальчика.
— Ксения! Ксюша! — позвал Удалов, остановившись посреди двора.
Доминошники прервали стук. Из окна напротив женский голос помог Удалову:
— Ксения, тебя мальчонка спрашивает. Может, новости какие?
— Ксения! — рявкнул один из игроков. — Выгляни в окошко.
— Ксюша, — мягко сказал Удалов, увидев в окне родное лицо. — Я вернулся.
— Чего тебе? — спросила Ксения взволнованно.
— Я вернулся, Ксения, — повторил Удалов. — Я к тебе совсем вернулся. Ты меня пустишь?
Доминошники засмеялись. Заподозрили неладное и даже смешное в словах худенького мальчика.
— Ты от Корнелия? — спросила Ксения.
— Я от Корнелия, — сказал мальчик. — Я и есть Корнелий Ты меня не узнаёшь?
— Он! — закричал другой мальчишеский голос. Это высунувшийся в окошко Максимка, сын Удалова, узнал утреннего грабителя. — Он меня раздел! Мама, зови милицию!
— Придется, наверно, выручать, — сказал Грубин. Это нарушало его планы. Но друга оставлять в беде нельзя.
— Подождите, — сказал Савич. — Вы забыли о собственном облике. Он, наверно, успеет убежать.
— Хулиганье! — сказала Ксения. — Сейчас я спущусь.
— Никогда не прыгай выше себя, — задумчиво сказал Савич. — Жизнь должна идти по своим постоянным законам.
— Да нет, он просто невезучий, — возразил Грубин.
— Он оторвался от своей жизни и не нашел себя в новой. Как я. А теперь что? С моста в речку?
— У нас здесь мостов нету, — сказал Грубин. — Только перевоз.
— Я не виноват, — сказал Корнелий и не смог удержать слез. — Меня помимо моей волн… Я свидетелей приведу…
— Смотри-ка, как на Максимку твоего похож, — сказал один из доминошников. — Как две капли воды.
— И правда, — сказала женщина с того конца двора.
— Я же муж твой, Корнелий! — плакал мальчик. — Я только в таком виде не по своей воле…
Корнелий двинулся было к дому, чтобы подняться по лестнице и принять наказание у своих дверей, но непочтительные возгласы сзади, смех из раскрытых окон — все это заставило задержаться. Мальчик взмолился:
— Вы не смейтесь… У меня драма. У меня дети старше меня самого. Это ничего, что я внешне изменился. Я с тобой, Матвеич, позавчера “козла” забивал. Ты еще три рыбы подряд сделал. Так ведь?
— Сделал, — сказал усатый доминошник. — А ты откуда знаешь?
— Как же мне не знать? — сказал Удалов. — Я же с тобой в паре играл. Против Васи и Каца. Его нет сегодня. Это все медицина… Надо мной опыт произвели, с моего, правда, согласия, и может, даже очень нужный для науки, а у меня семья…
— Глас вопиющего в пустыне, — сказал Савич.
Ксения тем временем спустилась во двор. В руке она держала плетеную выбивалку для белья. Максимка шел сзади с сачком.
— А ну-ка, — сказала она, — подойди поближе.
Корнелий опустил голову, приподнял повыше узкие плечики. Подошел. Ксения схватила мальчишку за ворот рубашки, быстрым, привычным движением расстегнула лямки, спустила штанишки и, приподняв ребенка в воздух, звучно шлепнула его выбивалкой.
— Ой! — сказал Корнелий.
— Погодила бы, — сказал Матвеич. — Может, и в самом деле наука.
— Он самый! — радовался Максимка. — Так его!..
Неожиданно рука Ксении, занесенная для следующего удара, замерла на полпути. Изумление ее было столь очевидно, что двор замер. На спине мальчика находилась большая, в форме человеческого сердца, коричневая родинка.
— Что это? — спросила Ксения тихо.
Корнелий попытался в висячем положении повернуть голову таким образом, чтобы увидеть собственную спину.
— Люди добрые, — сказала Ксения, — клянусь здоровьем моих деточек, у Корнелия на этом самом месте эта самая родинка находилась.
— Я и говорю, — раздался в мертвой тишине голос Матвеича, — прежде чем бить, надо проверить.
— Ксения, присмотрись, — сказала женщина с другой стороны двора. — Человек переживает. Он ведь у тебя невезучий.
Корнелий, переживший и позор и боль, обмяк на руках у Ксении, заплакал горько и безутешно. Ксения подхватила его другой рукой, прижала к груди — почувствовала родное — и быстро пошла к дому.
— Не могу я больше, — сказал вдруг Савич.
— Ты чего? — удивился Грубин.
— Я пошел.
— Куда?
— К Ванде. Она без меня, наверно, скучает.
27Был поздний вечер, и поезд уже подходил к Ярославлю. За окнами висела короткая летняя синь, и деревья отмахивались черной листвой от страшных в спешке вагонов. За полуоткрытыми, чтобы не так было душно, дверями купе вздыхали, ворочались, метались в кошмарах пассажиры из Великого Гусляра.
Алмаз заглянул в купе, где спала Ксения Удалова. Она протянула руку через проход на полку, где валетом лежали ее сын и муж, — берегла, чтобы не свалились.
— И как только Грубин их уговорил? — сказал он тихо стоявшей рядом Елене.
— Ксении кажется, что с Удаловым случилась болезнь, — ответила та. — Вот и надеются на московских врачей.
— Зря надеются, — сказал убежденно Алмаз. — Придется ей воспитывать мужа вместе с Максимкой. Только как со школой быть, не знаю.
— Корнелий плохо учился, — сказала Елена. — Я помню.
— По нему видно. Пойдем в тамбур, покурим.
— Я не курю.
— Ну, постоишь со мной.
Дверь в тамбур отворилась наотмашь, оглушили влетевшие в тишину вагона стуки колес. В тамбуре было прохладнее.
— Удивительная история, — сказала Елена. — Если бы рассказали, никогда не поверила. Почему именно я? Ведь на свете три миллиарда людей, и многие отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});