Милиция со Стендалем доплелись до пивного ларька, у которого под разноцветными пляжными зонтиками стояли шаткие столики с голубым пластиковым верхом.
Миша отстоял в очереди, поставил на столик две кружки с шапками теплой пены. Он был разочарован в жизни и в идеалах.
— Что же, не оценили нас? — спросила Милиция.
— Я совершил тактическую ошибку, — сказал Стендаль, не зная еще, в чем она заключалась.
— Сначала я ему понравилась, — сказала Милиция. Стендаль пил пиво, морщился.
— Придется прямо в Москву, — сказал он. — И Великий Гусляр останется никому не известным, заштатным городком. И они будут кусать себе локти. Пускай кусают.
— Немного он все-таки прославится, — сказала Милиция. — Я же здесь жила. — Она улыбнулась. Она шутила, хотела развеселить Стендаля. — Все уладится, — сказала она.
— И никто не верит, — сказал Стендаль. — Даже в милиции Удалову не поверили. А мне в газете. Что мы, проходимцы, что ли? Вот Грубин побежал опыты ставить, чтобы ничего не упустить. И вы тоже не только о себе думаете. Ведь правда?
— Ага, — сказала прекрасная Милиция. — Смотрите, тот смешной дядька бежит.
По площади бежал, вертел головой мягкий, колышущийся мужчина, голый череп которого выглядывал из войлочного венца серых волос, как орлиное яйцо из гнезда. У мужчины были толстые-актерские губы и нос римского императора времен упадка. Под мышкой он держал большой альбом. Весь он, от нечищеных ботинок, за что его журил Малюжкин, до обсыпанного пеплом пиджака, являл собой сочетание неуверенности, робости и фантастической целеустремленности.
— Мой альбом несет, — сказала Милиция.
— Это Степан Степанов, — сказал Миша Стендаль. — Они спохватились. Они поняли и разыскивают нас. Сюда! — махал рукой Стендаль, призывая Степанова. — Сюда, Степан Степаныч!
Степанов протопал к столику. Очень обрадовался.
— А я вас ищу, — сказал он, придавливая к земле стул, — вернее, вашу спутницу. Я уж боялся, что не найду, что мне все почудилось.
— Вас Малюжкин все-таки прислал? — спросил утвердительным тоном Стендаль.
— Какой Малюжкин? Ни в коем случае. Он, знаете, резко возражал. Он не осознает. Девушка, откуда у вас этот альбом?
— Это мой альбом, — сказала Милиция.
Степанов подвинул к себе кружку Стендаля, отхлебнул в волнении.
— А вы знаете, что в нем находится? — спросил Степанов, сощурив и без того маленькие глазки.
— Знаю, мне писали мои друзья и знакомые: Тютчев, Фет, Державин, Сикоморский, Пушкин и еще один из земской управы.
— Пушкин, говорите? — Степанов был строг и настойчив. — А вы его читали?
— Конечно. У вас, Мишенька, все в редакции такие чудаки?
— Если Степаныч не убедит главного, никто этого не сделает, — сказал Миша, в котором проснулась надежда.
— И не буду, — сказал Степанов. — А вы знаете, девушка, что это стихотворение нигде не публиковалось?
— А как же? — удивилась Милиция. — Он же мне сам его написал. Сидел, кусал перо, лохматый такой, я даже смеялась. Я только друзьям показывала.
— Так, — сказал Степанов, задыхаясь, допивая стендалевское пиво. — А если серьезно? Откуда у вас, девушка, этот альбом?
— Объясни ему, — сказала Милиция. — Я больше не могу.
— Альбом — это только малая часть того, что мы пытались втолковать Малюжкину, — сказал Стендаль, подвигая к себе кружку Милиции. — Дело не в альбоме.
— Не сходите с ума, — сказал Степанов, — дело именно в альбоме. Ничего не может быть важнее.
— Степан Степаныч, — сказал Стендаль, — вы же знаете, как я вас уважаю. Никогда не шутил над вами. Послушайте и не перебивайте. Вы только, пожалуйста, дослушайте, а потом можете звонить, если не поверите, в сумасшедший дом и вызывать “скорую помощь”…
Когда Стендаль закончил рассказ о чудесных превращениях, перед ним и Степановым стояла уже целая батарея пустых кружек. Их покупала и приносила Милиция, которой скучно было слушать, которая жалела мужчин, была добра и не спесива. Продавщица уже привыкла к ней, отпускала пиво без очереди, и никто из мужчин, стоявших под солнцем, не возражал. И странно было бы, если бы возразил, — ведь раньше никто из них не видел такой красивой девушки.
— А альбом? — спросил Степанов, когда Миша замолчал.
— Альбом заберем в Москву. Как вещественное доказательство, — сказал Миша. — Как только соберем денег на билеты.
— К Андроникову?
— Там придумаем, может, и к Андроникову.
— Он его получит от меня, — сказал Степанов. — Я еду с вами.
— Как можно? — удивился Стендаль. — Неужели вы нам не верите?
— Я буду предельно откровенен, — сказал Степанов, поглаживая сафьяновый переплет. — Мне хотелось бы встретиться, чтобы развеять последние сомнения, с Еленой Кастельской. Имею честь быть с ней знакомым в течение трех десятилетий. Если она ваш рассказ подтвердит, сомнения отпа-дут.
— Вы ее можете не узнать, — сказал Стендаль, — ей сейчас двадцать лет. Как и мне.
— А я ей задам два—три наводящих вопроса. К примеру, кто, кроме нее, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за ассигнование на реставрацию церкви Серафима. Я тоже не лыком шит.
— Вы голосовали, — сказала Милиция. — Пива еще хотите?
— Я, — сознался Степанов и очень удивился. — Спасибо. Пойдем?
— А не кажется ли вам, — спросил осмелевший и преисполнившийся оптимизмом Стендаль, — что все это сказочно, невероятно, таинственно и даже подозрительно?
— Послушайте, молодой человек, — ответил с достоинством Степанов, — на моих глазах родились телефон и радио. Я собственными глазами видел фотокопию пушкинского письма, обнаруженного недавно в небольшом городе на Амазонке. Почему я не должен доверять уважаемым людям только потому, что чувства мои и глаза отказываются верить реальности? Человеческие чувства ненадежны. Ими не постигнешь даже элементарную теорию относительности. Разум же всесилен. Обопремся на него, и все станет на свои места. В таком случае стихотворение получает хоть и необычное, но объяснение, а это лучше, чем ничего.
25— Елена Сергеевна, — сказал от двери Стендаль, пропуская Милицию и Степанова вперед, — скажите, кто, кроме вас, голосовал в прошлом году на депутатской комиссии за срочные ассигнования на реставрацию церкви Серафима?
— Степанов, — ответила Елена Сергеевна.
— Узнал, — сказал Степанов. — Я бы и без этого узнал. Вы вообще мало изменились. Здравствуйте, Елена Сергеевна. Поздравляю с перевоплощением.
— Степан Степанович, как я рада! — сказала Елена. — Хоть живая душа. А то мы очутились в каком-то ложном положении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});