— Несколько человек, — сказал Стендаль, присаживаясь на кончик стула и продолжая двигать ногами, — получили возможность овладеть секретом вечной молодости.
Обрамление для “способной молодежи” нашлось: “Способная молодежь получила возможность овладеть секретами науки”. Малюжкин мысленно записал фразу.
— Да-да, — сказал он вслух. — Как же, читал.
— Где? — Стендаль даже перестал двигать ногами. — И ничего не сказали?
— Где? — удивился Малюжкин. — “Наука и жизнь” писала. — Редактор был уверен, что во лжи его не уличить. “Наука и жизнь” уже писала обо всем. — В Штатах опыты производились. У нас тоже. На собаках.
— Ясно, — сказал Стендаль. Понял, что редактор невнимателен. — И вы могли бы! — неожиданно крикнул он.
Малюжкин забыл все фразы для передовой. Испугался.
Машинистки за стеной ахнули.
— И вы могли бы стать молодым! — кричал Стендаль. — Каждый может стать молодым! Вчера — старик, сегодня — юноша. Понимаете?
— Спо-койно, — сказал Малюжкин. — Ты нервничаешь, Цезарь, значит, ты неправ. — Малюжкин указал пальцем на перегородку и продолжал шепотом: — За стеной люди, понял? Пойдут сплетни. А ты не проверил, а кричишь. Свидетели есть? Проверка была?
— Я сам свидетель, — сказал Стендаль, также переходя на шепот, наклоняясь через стол.
Они сидели как заговорщики, обсуждающие план ограбления банка.
— И еще свидетель есть, — пролепетал Стендаль. — Позвать?
— Ну-ну, — согласился Малюжкин. — Передовицу все равно придется придумывать снова.
Стендаль высунулся в окно, крикнул:
— Мила, будьте любезны, поднимитесь! Комната пять, я вас встречу.
Стоило Стендалю отойти, как Малюжкин вернулся к передовой. Стендалю это не понравилось. Схватил лист, разорвал, бросил в корзину.
— Ты с ума сошел, — зашипел Малюжкин. Обида завладела им.
— Сейчас придет женщина, — сказал Стендаль. — Ей минимум двести лет. Она была знакома с Александром Сергеевичем Пушкиным.
Стендаль убежал.
“Женщины… — думал Малюжкин, склоняясь над мусорной корзиной, — везде женщины, все знакомы или с Пушкиным, или с Евтушенко, а верить никому нельзя”.
За дверью возник голос Стендаля:
— Сюда, Милиция. Главный ждет вас.
— Спасибо, — засмеялся серебряный голос в ответ. “Театр, — подумал Малюжкин. — Показуха”.
Дверь распахнулась, и возникло чудо. Вошла шемаханская царица, прекрасная девушка в сарафане с альбомом в руках. Этой девушки раньше не было и быть не могло. Эту девушку можно было увидеть однажды и всю жизнь питаться воспоминаниями.
— Здравствуйте, — сказала девушка, протянула Малюжкину руку. Она держала ее выше, чем принято, и потому рука оказалась в близости от губ редактора. Малюжкин неожиданно для себя поцеловал тонкую атласную кисть и сел, заливаясь краской.
— Я тоже сяду? — спросила девушка.
— Очень приятно, — ответил Малюжкин. — Познакомиться очень приятно. Садитесь, ради всего святого… — Редактору хотелось говорить очень красиво, хотя бы как говорили герои Льва Толстого. — Крайне польщен, — закончил он.
— Мишенька, наверно, про меня рассказал, — улыбнулась девушка, и из ее глаз вылетели острые сладкие стрелы. — Меня зовут Милицией Бакшт, я живу в этом городе более ста лет.
— Не может быть, — сказал Малюжкин, приглаживая волосы на висках, — я бы запомнил ваше чудесное лицо…
По редакции уже прошел слух о появлении неизвестной красавицы. Думали, что из киногруппы, снимающей в городе историко-революционный фильм. Все мужчины пошли в коридор покурить. Курили рядом с дверью главного.
— А вы меня узнать и не можете, — сказала Милиция. — Я еще вчера была древней старухой с клюкой. Ужасное зрелище, вспоминать не хочется. Вы меня понимаете?
— О да, — сказал Малюжкин.
Милиция гибко вскочила со стула, повернулась кругом, сарафан взметнулся и обнажил стройные ноги, и тут же она согнулась, оперлась на воображаемую палку, скривила спину, зашаркала, еле переставляя ноги, и руками двигала с трудом.
Смешно и радостно стало Малюжкину, и он сказал:
— Вы актриса, вы талантливая актриса, вам надо сниматься.
Машинистки, услышавшие эти слова через стенку, вынесли в коридор подтверждение новости: незнакомка была киноактрисой, главный се хвалит.
Степанов вспомнил две картины, в которой он эту киноактрису видел. И многие согласились.
— Очень похоже, — сказал Стендаль. — Примерно так это и выглядело. Я сам помню.
— Вы верите мне? — спросила Милиция, садясь снова на стул, и глаза ее настолько приблизились к лицу редактора, что тот ощутил головокружение и сказал:
— Вам верю во всем, в большом и в малом.
— Вы ему паспорт покажите, Мила, — сказал Стендаль.
— Не надо, — возразил Малюжкин. — Не надо никакого паспорта. Сейчас Миша подготовит материал, и вы не уходите, ради бога, не уходите. Вы расскажете мне все, как было, что, как, когда. Сейчас же в номер.
— Вместо передовой, — сказал Стендаль, который был еще молод и легко верил в добро.
— Вместо передовой, — подтвердил Малюжкин.
— Мишенька, — сказала Милиция, — он, по-моему, в меня влюбился. Он рассудок теряет. Что же теперь делать? Вы в меня влюблены?
— Кажется, да, — сказал тихо редактор, не смея отрицать, но и не желая, чтобы сотрудники услышали об этом.
— Ну, я готовлю материал и в номер? — спросил Миша.
— Конечно. А вы… — и в голосе Малюжкина проявилась жалкая просьба, — а вы посидите здесь со мной? А?
— Посижу, конечно, посижу. Ведь ты ненадолго, Миша?
— Да я здесь же, на подоконнике, напишу. У меня вчерне все готово.
— Ну вот, — сказала Милиция. — Мы с вами знакомы и теперь будем разговаривать. Разве не чудесно, что я вчера была старухой, а сегодня молода?
— Чудесно, — сказал Малюжкин. — У вас чудесные зубы.
— Фу, это говорят только некрасивым девушкам, чтобы их не обидеть, — сказала Милиция и засмеялась так звонко, что машинистки нахмурились.
— Нет, что вы, у вас красивые руки, и волосы, и нос, — сказал Малюжкин. Он хотел было продолжить перечисление, но тут зазвонил телефон, и редактор, не желавший ни с кем разговаривать, все-таки поднял трубку и сказал резко, чтобы отвязаться: — У меня совещание.
Трубка забулькала отдаленным человеческим голосом, и Малюжкин, не положивший ее вовремя, стал слушать. Миша подмигнул Милиции, считая, что дело сделано, а та подмигнула в ответ, ибо была довольна своей красотой.
— Да, — сказал вежливым голосом Малюжкин. — Конечно. В завтрашнем номере, товарищ Белов. Я сам этим займусь, лично… Я отлично понимаю. Наше упущение, товарищ Белов…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});