Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

Они жизнерадостно рассмеялись. Батюшка извлёк из своих закромов бутылку чёрного матового стекла и две рюмки богемского хрусталя. Выпили.

— Хорошо, — изрёк Серёга. — Не резон мне, батюшка, с вами ссориться, кроме вас мне такого коньячка никто не нальёт.

— Если ты это понял, наконец, значит, мой коньяк не без пользы сгинул в твоём грешном чреве. Давай ещё по одной. Бог с нами, и хрен с ними.

— С кем — хрен?

— С экуменистами, среди которых я блистаю во всём своём неземном величии. Не люблю я их. Они не Божьей правды ищут, а человеческой. Типа, мира хотят. Комфорта они хотят, а не мира. Пацифисты хреновы.

— Вы отрицаете пацифизм?

— Разумеется. Я же не толстовец. Толстовство с его «непротивлением злу насилием» — крайность, доведение христианства до абсурда. Но мне всё кажется, что твои вооружённые монахи — другая крайность. А православие, оно всегда и во всём — золотая середина.

— Но дело ведь, батюшка, не только в праве монахов на оружие, но и шире — в праве любого христианина сражаться за веру с оружием в руках.

— И я о том же. Неужели в вопросах веры можно что-то доказать при помощи меча?

— А не надо ничего доказывать. Если вооружённые безбожники хотят разрушить Божий храм, а старого священника замучить до смерти, почему мы не можем защищать храм и священника силой оружия?

— Христиане обычно безропотно умирают за веру.

— Так это я свою жизнь должен безропотно отдать за веру, не пытаясь защитить её силой оружия. А жизнь моих ближних я тоже не должен защищать? Вот я приду к вам и скажу: батюшка, там христиан хотят перерезать, причём именно за то, что они — христиане. Я могу их защитить, только для этого кое-кого из бандитов, возможно, придётся убить. Благословите?

— Благословлю.

— А если я монах — не благословите?

— Не знаю.

— А если бандиты никого не собираются убивать, но намерены храм осквернить, в алтаре нагадить, а я могу защитить алтарь от осквернения, но и в этом случае я, возможно, буду вынужден кого-то из них убить. Ведь они вооружены, и я смогу противодействовать им только силой оружия. Смертоносного оружия. Благословите?

— Не знаю. Как видишь, я с тобой честен.

— Батюшка, мне трудно даже выразить, насколько я вас уважаю, хоть и говорю, может быть, без надлежащего почтения. Но ведь очевидно же, что тут в церковной позиции — явное противоречие. Если завтра на Россию нападут враги, все священники дружно благословят военных встать на защиту Родины. На убийство благословят. И вы благословите меня убивать, возможно, ни в чём не повинных людей только за то, что они одеты в шинели другого цвета. Но вот я говорю вам: благословите меня взять в руки оружие для защиты наших святынь, наших алтарей, для защиты права христиан оставаться христианами. Благословите меня на войну за веру. И вы откажете мне в благословении. Убивать невиновных, всего лишь выполняющих приказ, священник благословит. А истреблять сатанинскую нечисть и защищать христианство — священник не благословит.

— Да, это реальное противоречие. Благословлять обычную войну священноначалие вынуждено, потому что христиане должны быть лояльными гражданами. А благословлять войну за веру нас никто не вынуждает, это уже наш внутренний вопрос, и тут уж мы не идём на компромисс.

— Всё вроде бы правильно, а как-то не очень. Давай так. Мы закончим этот разговор через неделю.

* * *

Через неделю отец Владимир встретил Серёгу мрачнее тучи:

— Я много думал и в итоге ничем не могу тебя обнадёжить. Чтобы стало понятно, о чём речь, приведу такой пример. В начале XX века великая княгиня Елизавета решила создать в Москве Марфо-Мариинскую обитель, где жили бы не монахини, а диакониссы.

— Жёны диаконов что ли?

— Нет. Диакониссы — древний институт Православной Церкви — женщины, посвятившие себя служению ближним, по-нашему говоря, социальному служению. Позднее диакониссы по неведомым причинам исчезли, хотя никто этот вид служения не запрещал. И вот великая княгиня Елизавета решила порадовать православный мир возвращением диаконисс. На свои деньги она отстроила помещение и создала общину. Это были сёстры во Христе, вели полумонашеский образ жизни, ходили в особой одежде, напоминающей монашескую, но не были монахинями. Работали в больницах и другое в том же роде. Сама великая княгиня исполняла роль игуменьи, носила деревянный крест, напоминающий игуменский. В общине у неё были в основном вдовы, то есть всем было хорошо — вдовы получали твёрдый кусок хлеба и возможность вести благочестивую жизнь, множество людей вокруг получали их заботу, а главное — всё это во Христе, с молитвой.

— Раз она смогла исполнить свой замысел, значит её благословили?

— Благословили. А знаешь почему? Потому что она принадлежала к правящему императорскому дому. Не так-то легко было её не благословить. Но даже то, что она входила в круг ближайших родственников государя-императора не уберегло её начинание от неприятия со стороны значительной части иерархии. Что это такое? Вроде бы обитель, а не монастырь. Вроде бы сестры во Христе, а не монахини, вроде бы игуменья, но и сама монашеских обетов не давала. Многим всё это очень не нравилось, и если бы подобную общину диаконисс решила создать безвестная дворяночка или купчиха — никто бы не позволил. Ты понял, куда я клоню?

— Да уж как не понять. Никаких внятных вероучительных препятствий к возрождению института диаконисс не было.

— …И даже более того — существование диаконисс — древняя, исконно православная традиция, освящённая авторитетом святых отцов. Тут, казалось бы, и спорить не о чем, а не приняли, исходя из простой логики: сомнительно нам всё это, не было такого на нашей памяти. Хочешь быть монахиней — иди в монастырь, не хочешь идти в монастырь — оставайся мирянкой, а это что ещё за диаконисса? Давайте, бабоньки, как-нибудь по-нормальному. А теперь прикинь, что ты предлагаешь. Во-первых, тамплиеры — изобретение католическое. Во-вторых, само слово «тамплиер» ныне охотно используют масоны и даже сатанисты. В-третьих, тут затрагивается один из очень болезненных нервов православия — право на применение силы в интересах веры. Сие есть предмет бесконечной полемики, и никто не захочет переводить эту полемику в практическую плоскость. А, кроме того, насколько мне известно, ты не являешься племянником Горбачева. Итак, очень простой вывод: никогда ни один православный священник или епископ не благословит создание русского ордена воинов-монахов. Никакие аргументы из области канонического права или нравственного богословия, никакие ссылки на преподобного Сергия Радонежского не только не помогут, но и вообще не понадобятся. Никто с тобой полемику на эту тему вести не станет, тебе просто скажут: это всё не наше, нам это не надо, и разговор на этом закончится.

— И вы тоже не благословите?

— Разумеется, не благословлю.

— Боитесь начальства?

— Дурак ты, Серёга. При чём тут «боюсь»? Неловко даже слышать такую чушь от умного вроде бы человека. Я — представитель иерархии. Для того, чтобы благословить начинание даже куда более традиционное, я должен сам испросить благословение. Иерархия — от Бога, а без послушания иерархии не существует. Не из страха земного, а из страха Божьего я не считаю себя вправе таким образом своевольничать.

— Батюшка, почему иерархия такая косная?

— Не косная. Консервативная. И это не зло, а благо. Тебе кажется странным, почему это ленивые и ограниченные попы не хотят принять твою замечательную мысль? Но Церковь вот уже две тысячи лет переживает непрерывные атаки реформаторов. То хотят вероучение реформировать, то новые институты учреждать, то обряды изменить. Если бы мы каждый раз шли на поводу у таких реформаторов, от Церкви и вовсе бы ничего не осталось. Вот скажи, почему бы сейчас священникам не служить в костюмчиках с галстучками? Ведь никаких канонических препятствий к этому нет. А может богослужение на русский язык перевести? К этому тоже нет канонических препятствий. Тебе этого хочется?

— Нет.

— А многим хочется. И как быть? А сохраняем всё пока, как есть. Потому что мы ленивые и косные. И слава Богу. Или вот иные говорят, что в Русской Православной Церкви решительно необходимо учредить святейшую инквизицию. Требуют, добиваются, богословскими обоснованиями фонтанируют. Хочешь инквизицию?

— Нет.

— Надо же. А другие твоего Ордена не захотят. И почему же инквизиция не нужна, а Орден нужен? Потому что ты такой красивый? Ты в Церкви — без году неделя, а уже норовишь священноначалие учить. Ничего, впрочем, удивительного — обычная болезнь неофита. У нас таких «учителей вселенских» — каждый третий. Некоторые в раскол уходят, потому что «попы тупые». Хочешь в раскол?

— Я нашу Церковь никогда не оставлю.