Во время приема пищи он еще больше уходил в себя. В качестве защитной меры.
Для него это не создавало проблем, не требовало особых усилий. Дипломы сначала в Гарварде, а потом в Йеле, ученые степени бакалавра, магистра и доктора он получал по философии. В сравнении с обычными людьми, философы, по определению, больше жили внутри себя, чем вовне.
Интеллектуалы вообще и философы в частности нуждались в мире гораздо в меньшей степени, чем мир нуждался в них.
За ленчем он поддерживал разговор с Дырой, вспоминая Монтану.
Звук ломающейся шеи мальчика…
Ужас в его глазах, потемневших в смирении, а затем в умиротворении вновь ставших светлыми и чистыми…
Запах последнего выдоха, вырвавшегося из груди Дохляка, его предсмертный хрип…
Престон оставил щедрые чаевые, тридцать процентов от суммы счета, но четвертак кассирше не отдал. Он не сомневался, что Рука не вытащила деньги из телефона-автомата. А следовательно, монета принадлежала ему.
Чтобы избежать блокпостов в восточной Неваде, где ФБР официально вело поиски наркобаронов, хотя он полагал, что там произошло какое-то событие, связанное с пришельцами, от Уиннимакки Престон повернул на север, к штату Орегон, воспользовавшись федеральным шоссе 95, двухполосной дорогой без срединной разделительной линии.
Пятьдесят шесть миль проехали по Орегону, потом шоссе 95 повернуло на восток. Они пересекли реку Оуайхи и вскоре очутились в Айдахо.
К шести часам они прибыли в кемпинг к северу от Бойсе, где их дом на колесах подключили к инженерным коммуникациям.
Престон принес обед из китайского ресторанчика, довольно посредственный.
Черная Дыра любила рис. И хотя днем вновь прикладывалась к наркотикам, на этот раз оставалась в сознании и даже смогла поесть.
Как обычно, Дыра говорила только о том, что ее интересовало в этот момент. Она всегда желала быть в центре внимания.
Когда она упоминала о новых дизайнерских идеях, касающихся преображения деформированной руки дочери, он ее только поощрял. Идею татуировки он находил глупой, но забавной… если только ему на глаза не попадались сросшиеся пальцы девочки.
Помимо прочего, он знал, что этот разговор повергает Руку в ужас, пусть ей и удавалось это скрыть. Оно и к лучшему. Ужас и страх сжигали ее надежду на то, что у нее когда-нибудь будет нормальная жизнь.
Рука пыталась сорвать планы матери, тонко подыгрывая ей в этой идиотской игре. Но, слушая разглагольствования Черной Дыры о том, как та будет резать ее скальпелями, Рука, похоже, начала осознавать, что родилась не для того, чтобы выйти победителем хоть в какой-то игре, и уж тем более в этой.
Она появилась из чрева матери деформированной, несовершенной. Была неудачницей с того самого момента, как врач шлепнул ее по попке, чтобы она начала дышать, вместо того чтобы сразу же милосердно удавить.
«Когда придет время увести девочку в лес, – думал Престон, – она, возможно, и сама поймет, что смерть для нее – наилучший выход. Ей следует выбрать смерть до того, как мать начнет резать ее. А мать начнет, скорее раньше, чем позже.
Смерть – единственный ее шанс на спасение. Иначе ей придется многие годы жить изгоем. В жизни ее ждало только разочарование. А на что еще могла рассчитывать такая калека?»
Разумеется, Престон не хотел, чтобы она полностью смирилась с необходимостью умереть и даже стремилась к смерти. Он надеялся встретить с ее стороны сопротивление, которое обогатило бы его воспоминания.
После обеда, оставив Руку убирать со стола, он и Дыра по очереди приняли душ и удалились в спальню.
Наконец, читая «В арбузном сиропе», Дыра отключилась.
Престон хотел использовать ее. Но не знал, то ли ее вырубили наркотики, то ли она просто крепко заснула.
Если заснула, то могла пробудиться во время акта. И ее пробуждение напрочь испортило бы ему настроение.
Придя в себя, она могла проявить активность. Она знала, что согласно заключенной между ними сделке при их физической близости ей отводилась роль пассивного участника. Но все равно могла проявить активность.
Его чуть не затошнило от одной мысли, что она проявит активность, пожелает участвовать в процессе. Он не хотел, чтобы кто-либо стал свидетелем его самых интимных физиологических функций.
Он вообще терпеть не мог, когда за ним кто-либо наблюдал.
Даже при простуде обязательно выходил в туалет, чтобы высморкаться в одиночестве. Не хотел, чтобы кто-нибудь слышал, как он избавляется от соплей.
Соответственно, перспектива получения оргазма в присутствии заинтересованной партнерши ни в коей степени его не устраивала, сама мысль о подобном представлялась ему противоестественной.
Воспитанность в современном обществе была не в чести.
Не зная степени бессознательности Дыры, опасаясь, что она таки сможет пробудиться, Престон погасил свет и лег на свою половину кровати.
Он размышлял о детях, которых она принесет в этот мир. Маленьких деформированных волшебников. Об этических дилеммах, которые требовали однозначных решений.
* * *
Воскресенье – из Бойсе в Нанз-Лейк. Триста пятьдесят одна миля. С более сложным рельефом местности, чем в Неваде.
Обычно он не выезжал на шоссе раньше девяти или десяти часов утра со спящей Черной Дырой и бодрствующей Рукой. Хотя они и искали пришельцев, их миссия спешки не требовала.
В то утро, однако, «Превост» покинул кемпинг в четверть седьмого утра.
Рука уже оделась, ела батончик «Гранола дипп»[103].
Он задался вопросом: знает ли она, что все ножи, а также режущие и колющие предметы с камбуза убраны?
Он по-прежнему не сомневался, что у нее недостанет духа ударить его ножом в спину, когда он сидит за рулем дома на колесах. Более того, он не верил, что Рука попытается защищаться, когда они останутся один на один в судный миг.
Тем не менее полагал, что осторожность не повредит.
Двигаясь на север, с широкой груди Айдахо в узкое горло[104], они проезжали по местам потрясающей красоты. Вздымающиеся горы, бескрайние леса, парящие в вышине орлы.
Каждая встреча с великолепием природы вызывала у Престона одну и ту же мысль: «Человечество – бубонная чума. Без человечества будет только лучше».
Он не относил себя к радикальным защитникам окружающей среды, которые грезили о том дне, когда созданная, конечно же, человеком вирусная инфекция под корень выкосит все человечество. Он считал недопустимым уничтожение целого вида, пусть даже и человека.
С другой стороны, используя публичную политику, представлялось возможным уменьшить население планеты вдвое. Отказать в помощи голодающим – миллионов как не бывало. Прекратить экспорт лекарственных препаратов, увеличивающих продолжительность жизни, в страны «третьего мира», где бушует СПИД, – еще миллионы, которые в самом скором времени покинут этот мир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});