В ресторане пахло жарящимися котлетами для бургеров. Ломтики картофеля купались в горячем масле. Жарился и бекон.
Он задался вопросом: а как пахла жидкость, сочащаяся из раздавленной пчелы?
Несколько человек сидели бок о бок у прилавка быстрого обслуживания. Все толстые. Жующие. Отвратительные.
Может, одного из них хватит инсульт или инфаркт во время ленча. Вероятность велика.
Рука вела их к кабинке. Села у окна.
Черная Дыра пристроилась рядом с дочерью.
Престон сел напротив. Его прекрасные леди.
О Руке, разумеется, речи нет, но вот Черная Дыра, конечно же, красавица, без всяких скидок. Хотя, пропустив через себя такое количество наркоты, должна была превратиться в старую каргу.
Когда она начнет сдавать, красота увянет быстро. За два-три года, не больше.
Возможно, он сумеет выжать из нее два помета до того, как прикосновение к ней начнет вызывать отвращение.
На подоконнике дохлая муха. Мерзость.
Он проглядел меню. Хозяевам следует сменить название заведения. Назвать его «Дворцом жира».
Естественно, Черной Дыре пришлось по вкусу далеко не все. Но, по крайней мере, она не жаловалась. Дыра пребывала в прекрасном расположении духа. И держалась хорошо, потому что редко принимала тяжелые наркотики в первой половине дня.
Подошла официантка. Уродина, с пучеглазым, щекастым, словно у рыбы, лицом.
Розовая, отглаженная униформа. Тщательно уложенные волосы с розовым бантом под цвет униформы. Накрашенная, подведенные глаза, помада на губах. Маникюр, лак на ногтях, приятно посмотреть, если бы не похожие на обрубки пальцы, такие же мерзкие, как вся она.
Очень уж она старалась выглядеть хорошенькой. Напрасный труд.
Для таких людей, как эта официантка, и существуют мосты. Мосты и высокие обрывы. Выхлопные трубы автомобилей и газовые духовки. Если бы она позвонила по горячей линии для самоубийц и какой-нибудь консультант убедил ее не совать в рот ствол пистолета, его старания не пошли бы человечеству на пользу.
Они заказали ленч.
Престон ожидал, что Рука обратится к Рыбьей Морде за помощью. Но нет. Она сидела тихо, как мышка.
Вчерашний ее выпад, конечно же, неприятно удивил, но его разочаровало ее нежелание повторить попытку. Ему нравились попытки Лайлани поднять бунт на корабле.
В ожидании заказа Дыра, как обычно, трещала без остановки.
Он и назвал-то ее Черной Дырой во многом потому, что ее психическая энергия и беспрерывная болтовня создавали мощное гравитационное поле, которое, не будь человек сильной личностью, грозило бы ему забытьем.
Он был сильной личностью. Никогда не отказывался от того, что следовало сделать. Никогда не отворачивался от правды.
И хотя он поддерживал разговор с Дырой, разговор этот занимал его постольку-поскольку. Потому что главным образом он жил в своем внутреннем мире.
Думал он о Дохляке, брате Руки. В последнее время он много думал о Дохляке.
Учитывая риск, на который пришлось пойти, он не получил полного удовлетворения от последней прогулки с мальчиком в леса Монтаны. Все произошло слишком быстро. А хотелось бы, чтоб о таких событиях оставались богатые воспоминания. Они его поддерживали.
Поэтому для Руки Престон все продумал досконально.
Кстати, о Руке: ненавязчиво, как бы между прочим, она оглядывала зал ресторана, должно быть, что-то искала.
Он увидел, как Рука заметила табличку на стене, со стрелочкой, указывающей, где находятся комнаты отдыха.
А мгновением позже объявила, что ей нужно в уборную. Специально упомянула уборную, зная, что Престон этого термина не любит.
Его воспитывали в рафинированной семье, где обходились без таких вульгарностей. Он бы предпочел туалет. Или комнату отдыха, как значилось на табличке.
Дыра встала и посторонилась, чтобы дочь могла выскользнуть из кабинки.
Неловко поднявшись на ноги, Рука прошептала: «Мне действительно надо пописать».
И прозвучало сие как пощечина Престону. Рука знала, что его мутит от любого упоминания о физиологических потребностях.
Он не любил смотреть, как девочка ходит. Ему хватало и лицезрения ее деформированных пальцев. Он продолжал бессмысленный разговор с Дырой, думая о Монтане, следя за Рукой периферийным зрением.
Внезапно до него дошло, что под табличкой с надписью «КОМНАТЫ ОТДЫХА» имелась другая, указывающая расположение того объекта, который она на самом деле искала: «ТЕЛЕФОН».
Извинившись, он поднялся и последовал за девочкой.
Она исчезла в коротком коридоре в дальнем конце ресторана.
Войдя в коридор, он увидел, что мужской туалет справа, женский – слева, а телефон-автомат – в глухом торце.
Она стояла у телефона, спиной к нему. Когда потянулась за трубкой деформированной рукой, почувствовала его присутствие и обернулась.
Нависнув над ней, Престон увидел четвертак в ее здоровой руке.
– Ты его нашла в нише для возвращенных монет?
– Да, – солгала она, – я их всегда проверяю.
– Тогда этот четвертак принадлежит кому-то еще, – строго указал он. – Мы вернем его кассирше, когда будем уходить.
Он протянул руку, ладонью вверх.
Не желая отдавать четвертак, она мялась.
Он редко прикасался к ней. От непосредственного контакта у него по коже бежали мурашки.
К счастью, четвертак она держала в нормальной руке. Будь он зажат в левой, ему все равно пришлось бы его взять, но тогда он точно не смог бы есть ленч.
Прикинувшись, что пришла, чтобы воспользоваться туалетом, она скрылась за дверью с надписью «ДЕВОЧКИ».
Под тем же предлогом Престон вошел в мужской туалет. Ему повезло, там никого не было. Он ждал, стоя у двери.
Напрашивался вопрос: а куда она хотела позвонить? В полицию?
Услышав, как дверь напротив открылась, он тоже вышел в коридор. Следуя за ней, ему пришлось наблюдать за ее походкой.
Ленч принесли, как только они вновь сели.
У Рыбьей Морды, официантки-уродины, на боковинке носа темнела родинка. Он подумал, что выглядит эта родинка как меланома.
Если это меланома и она еще с неделю не обратится к врачу, то ее нос со временем сгниет. А операция оставит кратер в центре ее лица.
Может, тогда, если опухоль не даст метастазы в мозг и не убьет ее, может, тогда она наконец воспользуется выхлопной трубой автомобиля, газовой духовкой или пистолетом.
Готовили в ресторане хорошо.
Как обычно, он не смотрел на рты своих спутниц, когда они ели. Старался, чтобы в поле его зрения попадали только глаза, или поднимал взгляд еще выше, лишь бы не видеть их двигающиеся языки, зубы, губы, челюсти.
Престон предполагал, что иной раз кто-то мог посмотреть на его рот, когда он жевал, или на горло, когда он глотал, но старался об этом не задумываться. Потому что в противном случае ему пришлось бы трапезничать в одиночестве.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});