– Такое важное… конечно, нет! Сам побоюсь браться. Но зачем тогда в село…
– В селе ты купишь хоть что-то, – выкрикнула она, – что все равно выброшу, когда попаду в город! Да и не будет в селе ничего такого, что изволила бы носить высокородная принцесса великого Вантита!
– А-а-а, – сказал он снова, – понятно…
И хотя понятнее не стало, но лучше не спорить, она так убеждена в том, что говорит высшую истину, выше которой могут разве что-то промямлить только боги, что глупо спорить, а то еще бросится с кулаками.
Алац подошел ровным шагом, на ходу что-то дожевывает, ей показалось, что в пасти мелькнул хвост и лапы ящерицы, но он посмотрел на нее строго черным глазом, и она сразу же засюсюкала:
– Ах какой ты бодрый с утра!.. Ах какой ты замечательный!
Ютланд вытащил из сумки еду и разложил на скатерти, на завтрак достаточно хлеба и сыра, Мелизенда не спорила, Ютланд старался не смотреть, как появляется ее тонкая белая рука, как нежные пальчики берут ломоть хлеба, как другой рукой придерживает сползающее одеяло, но глазные яблоки сами поворачивались в орбитах, он даже есть стал медленнее и уже не чувствовал вкуса, только смотрел, как она грациозно откусывает белыми жемчужными зубками…
– Хорошо у тебя хорт готовит, – сказала она с одобрением.
– Это не хорт, – буркнул он.
– А кто, конь?.. Молодец он у тебя.
– Все куплено на базаре, – сказал он. – Ладно, доедайте здесь с хортом, а я пока оседлаю нашего повара. Скатерть только не сжуй, хорошо?
Алац посмотрел на нее с подозрением, какие-то непонятные речи от этой недоженщины, Ютланд взгромоздил на его спину седло, Мелизенда вызвалась помочь, удивив несказанно, потом подумал, что для нее это только игра, во дворце могла видеть только игрушечных лошадок.
Пока она пыталась застегнуть хоть одну из пряжек подпруги, он собрал мешки, навьючил на Алаца. Хорт пытался помогать Мелизенде и азартно выдергивал ремешки из ее рук.
Когда он оказался в седле и протянул к ней руку, она уловила нечто в его взгляде, что можно бы истолковать как смущение. Похоже, наконец-то уловил, что она в одеяле не чувствует себя так же прекрасно, как в своих дворцовых платьях, и поднял ее осторожно, стараясь, чтобы ненароком не выдернуть ее из ее кокона.
Алац тоже осторожничал, чутко улавливая настроение юноши, пошел быстрой рысью, но не диким галопом, когда ветер точно сорвал бы с нее то, что служит одеждой.
Она чувствовала, что ее тянет задираться на каждом шагу, это потому, что вчера ухитрились заснуть с ним в обнимку, а это недопустимо, он же пастух, и вообще так нельзя, она понимает уже, а то, что это было волшебно прекрасно – только ухудшает все, она, выходит, совсем испорченная…
Ютланд тоже держал ее осторожно, как никогда, хотя и сам не понимал почему. Его руки сами чутко отзывались на любое ее движение, не давая свалиться, но и не прижимая к себе с той небрежностью, как было раньше.
Два села проскочили мимо, слишком малые и дикие, не сёла даже, а деревни, зато третье показалось достаточно зажиточным, на одном доме даже флюгер в виде петушка на палочке.
Она сказала быстро:
– Я подожду здесь!
Он огляделся, десяток деревьев, густой кустарник, небольшая балка, поколебался, но ссадил ее и сказал со вздохом:
– Хорошо. Я быстро. Ждите.
Она не поняла, почему сказал так, а когда унесся на худом страшном коне, увидела, что хорт стоит с нею рядом и тоскливо смотрит вслед хозяину.
– Охраняешь? – спросила она шепотом. – А он не знает, что я боюсь тебя больше, чем каких-то волков?
Хорт посмотрел на нее с пренебрежением, сел и почесал задней лапой за ухом. Замирая от ужаса, она присела рядом и робко поскребла пальцами в том же месте, мама часто говорила, что мужчины, как и все животные, обожают, когда их гладят и чешут. Хорт не сожрал ее сразу же, напротив, начал поворачивать голову, подставляя под чешущие пальцы новые места.
Расхрабрившись, она начала скрести сильнее, хорт блаженно закрыл глаза, нежился, чуть ли не мурлыкал, а в конце концов брякнулся на спину и подставил пузо.
Она почесала и пузо, что делать, когда-то выйдет замуж и придется чесать, можно начинать учиться уже сейчас…
Фигурка всадника исчезла за ближайшими домами, и почти сразу же появилась снова. Мелизенда распахнула глаза в удивлении, мама всегда говорила, что мужчины ненавидят ходить за покупками, но чтоб успеть все так быстро…
Он вихрем проломился через кусты, она перехватила его обеспокоенный взгляд.
– Целы? – спросил он с облегчением. – Фух…
– Не съела я твою собачку, – сказала она ехидно, – не съела, не беспокойся! Ничего не купил?
Он соскочил с коня, быстро вытащил из мешка два смятых платья и швырнул ей.
– Примерь.
Оба платья показались ей влажными, она поморщилась, типично простонародные из грубой ткани, однако выбора нет, поинтересовалась безразличным тоном:
– Долго торговался?
– Нет, – ответил он.
– Совсем не торговался? – спросила она и заулыбалась. – Какой ты щедрый!
Он кивнул.
– Да, я такой. Понимаешь, я бы заплатил, если бы нашел хозяев, но я боялся за собачку… да и за тебя попутно… так что схватил, что было на веревке, да скорее обратно…
Она с отвращением вытянула платье на длину руки.
– Это платье сушилось? Неизвестно, в чем было испачкано?
– Так сейчас же чистое, – возразил он.
– Да? – спросила она. – Что-то как-то странно пахнет…
– Да что ты всякую гадость нюхаешь? – спросил он. – Что у тебя за привычка?.. И вообще… Это же только для того, чтобы въехать в город, так?
Она тяжело вздохнула, ему хоть кол на голове теши, мужчина, что они понимают, сказала надменно:
– Отвернись.
Он послушно отвернулся, терпеливо ждал, за его спиной долго шелестело, вздыхало, хрюкало, чесалось, наконец он сказал раздраженно:
– Неужели я притащил три сотни платьев?.. Что за дурак…
Пришлось ждать еще дольше, наконец сладенький голосок пропел:
– Все, готово.
Он повернулся, рот начал расплываться в усмешке, но вовремя удержал лицевые мускулы и заставил себя смотреть сурово и надежно. В платье взрослой женщины она выглядит как никогда маленькой и жалобной, хотя вскинула голову и старается смотреть на него высокомерно и дерзко.
– Как на тебя шили! – сказал он жизнерадостно, так говорили, он слышал, в Арсе, когда хотели похвалить новые платья. – Ты как родилась в нем!
– И ни разу не стирала с тех пор, да? – съязвила она. – Уж лучше молчи, чем брякать умности. Как видишь, я сама доброта и прощаю тебе твою… похвалу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});