class="p1">Народ уже вставал, расправил плечи и рыжий язычник. Но еще пока он стоял коленопреклоненный, Хинсдро видел: темные глаза неотрывны от него и Хельмо, не выражают того, что должны. Никакого почтения, другое, и это другое – звериное – не исчезло, когда царь и племянник рассыпались в нежностях. Так волк мог бы охранять овечку. От всех на свете, даже от старого породистого пса.
– Вы главнокомандующий Свергенхайма? – спросил его Хинсдро. Беседы было не избежать, и стоило хоть начать самому. – Как ваше имя?
– Да. Янгред, – отозвался незнакомец с рычащим акцентом и дернул заросшим подбородком – сухо, скорее кивая, чем кланяясь. Уязвленный, но не удивленный, Хинсдро кивнул, пробормотал «Очень приятно» и все-таки пообещал:
– За ваше мужество и… заботу я отблагодарю и вас тоже. Любыми дарами.
Надменное лицо с тяжелыми веками и полными губами хранило невозмутимость, солнце ослепительно блестело на наплечниках и цепях. А волосы правда были огнем.
– Вы знаете, за каким даром я пришел. – Перчатка прошлась по прядям у виска, отбрасывая их назад. Каждый палец венчался когтем. – Более ни в чем мы не нуждаемся, разве что в крыше над головой и в скромной пище.
Учтиво улыбаясь, Хинсдро прищурился. Внутри он кипел. Бастард? Принц? Да хоть король, он не вправе держать себя подобным образом со старшими и въезжать в чужой город с видом едва ли не хозяина! Всему. И всем. Тут так не принято, такое никому не дозволено. И Хинсдро невинно, даже не зная, чем пытается уколоть, каким домыслом, уточнил:
– Неужели? И вам или вашим людям не приглянулось в пути ничего больше?
Пару мгновений они смотрели друг на друга – не сражаясь, но оценивая. Хинсдро показалось, он все же задел этого человека, во всяком случае, поймал на чем-то… нечестном. Хорошо бы. Но дикарь не дал увериться в правоте: расплылся вдруг в непринужденной ухмылочке, даже хохотнул мелодично и раскатисто, разом превратившись из особы королевской крови в простака-солдафона, у которого все шутки про свиней и штаны.
– По чести сказать, мне приглянулись все ваши земли! – заявил он. – Но я умею вовремя останавливаться. – На губах все играла улыбка, а вот глаза оставались холодными, словно предостерегали. – Чего бы это ни касалось, поверьте.
Разбойничье обаяние и отличная выдержка, опасное чутье и острый язык. Такого не заткнешь за пояс, по крайней мере, сразу. И что он мог найти в таком наивном увальне, как Хельмо? Спелись же, судя по всему, есть что-то, кроме голого расчета. Ладно… мудрее понаблюдать. И Хинсдро сдержал себя, уступил и поощрительно кивнул:
– Славное качество. Благодарю еще раз. Вы получите все заслуженное скоро.
«Очень скоро», – отдалось в рассудке, и на пару секунд народ вокруг потемнел, потемнело и небо. Дикарь опять кивнул. Хельмо окликнул его, и он пошел прочь, более не оглядываясь. Хинсдро хмыкнул и потрепал подскочившего Тсино по волосам.
– Какие у нас с тобой важные гости… правда?
– Да, папа! – не понял желчи сын и мгновенно перешел на свое: – Илги жалко… убили его, представляешь? Зато новый конь красивый! Как думаешь, он сахар ест?
Снова протрубил рог. Командующий язычников все же кинул взгляд через плечо и тронул лошадь одновременно с Хельмо. Хинсдро проводил их глазами.
– Представляю. Да. Новый… Нас ждет много нового, кажется.
Да, есть гости похуже кочевников. Этот вон гордый, губа не дура, а какие замашки… А некоторые вещи не снились и простаку Вайго. Например, от ушей этого принца, конечно, не ускользнула ни одна сказанная во время церемониального приветствия фраза. Так и должно было быть, но… не увидели ли что-нибудь лишнее его ледяные глаза?
Войско удалялось, сын что-то тараторил, а мысли Хинсдро неуклонно тяжелели. Именно сегодня, в светлый день возвращения героя, их опять заполонила какая-то мутная, липкая черная дрянь. Первые сгустки подкрадывались и ранее: когда победил Хельмо, когда славили Хельмо, когда ваяли его статую и служили в храмах за его – не государя – здравие. Но тогда Хинсдро боролся. Заслуженно, твердил он себе. Все заслуженно. И делают это, просто зная: он, царь, горд своим защитником. Своим родным человеком.
Теперь же стало горько, дурно. Почему-то казалось: и так-то шаткий мир пошатнулся сильнее. А ведь сгинула угроза, последняя тень прежней династии оказалась всего-то стрелецкой дочерью. Неужели не бывает пусто свято место? Страшно подумать, но было у Хельмо и Лусиль общее: светлые глаза, стать, удаль. И кое-что страшнее: оба привели иноземцев. Первая – с войной. Второй – с миром. «Козел в огороде», глупый безобидный… Да ну? Иноземцы Лусиль ушли ни с чем, эти же смогли отнять… нет, не отнять, получить в дар!.. плодородный кусок земли. Так от кого в итоге сильнее пострадает страна? Не будет ли жадным Трем Королям мало подачки? У них тысячи подданных, голодных и гордых, готовых побороться за лучшую участь. А какая у королей карающая длань… рыжая… наглая… и ведь едва ли принц Янгред такой один. Как… как они с Хельмо глядят друг на друга, знает Хинсдро эти взгляды. Если племянник о чем-то попросит и что-то новое пообещает, дикари ведь вылезут из кожи вон, и будет измена. Возможно ли?..
– Отыщу, – процедил он сквозь зубы, не сразу поняв, что его слышат.
– А? – Тсино глянул с удивлением.
– Отыщу для гостей лучшие комнаты, – произнес Хинсдро громче и улыбнулся.
– Ух, а мне так не терпится рассказать про свою драку с Самозванкой! – заладил сын.
Хинсдро посмотрел на него огорченно. Ну как так? Не замечал ведь за враньем, если не считать хитрости с обороной столицы. Хотя нет, замечал! Например, когда услать хотел…
– Тсино, – все же воззвал к нему Хинсдро и глянул строже. – Слушай, свет мой, ты, что ли, правда… вот настолько храбр? Чтобы сразиться с ней лицом к лицу, даже если…
Даже если это хоть как-то возможно, хотя Вайра – девушка, с которой сын подружился на башнях и которую однажды правда оглушил и ранил вражеский лазутчик – ни о какой Самозванке не говорила. Вообще ничего почти не помнила о том дне.
– Я и сам не знал этого, – просто ответил Тсино. Даже обижаться не стал. – Многого о себе не знаешь, пока война не начнется.
«И не кончится», – шепнуло призрачное, темное эхо в голове и засмеялось, но… Хинсдро решил сдаться. Просто кивнул, погладил сына по волосам. Был он храбр, еще как. Пошел, видно, даже не в свою мать, а в чужую. В мать Хельмо. В глупую, глупую Элию.
– Но Хельмо точно храбрее! – не унимался Тсино, и снова Хинсдро промолчал. Вспомнил кое-что, особенно когда взгляд сам, помимо воли, устремился к дворцовому терему и