Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Течение, получившее название «Молодой Ирландии», ввиду всего происшедшего укрепилось в своей давнишней тенденции, в воззрении на конституционные средства как на нечто не вполне достаточное. «Молодая Ирландия» еще не развила своей программы во всех хотя бы важнейших пунктах, но когда двери тюрьмы захлопнулись в 1844 г. за О’Коннелем и его товарищами, то эта еще только слагавшаяся фракция, волей судьбы призванная взять в свои руки политические дела, переходя от литературной сферы, где она до сих пор более всего высказывалась, в область практической деятельности, уже знала определенно, в какую сторону направит она свои усилия. И месяцы тюремного заключения О’Коннеля остались памятными в истории Ирландии как «начало конца», как начало общественного кризиса, так мрачно окончившегося спустя несколько лет.

Заключение О’Коннеля длилось недолго, до середины сентября, когда палата лордов, к которой апеллировали обвиненные, отменила приговор суда. Но новые тенденции, начавшие проявляться в эти месяцы заключения О’Коннеля, продолжали развиваться и на его глазах. Его освобождение сопровождалось триумфальной поездкой по улицам Дублина, огромными овациями, фейерверками и самыми бурными проявлениями во всех больших городах Ирландии. Это лишний раз заставило новое течение и его представителей усомниться в целесообразности борьбы против такого общепризнанного, общенационального авторитета, а кроме того, решение палаты лордов как бы противоречило, по крайней мере отчасти, слишком пессимистическому воззрению «Молодой Ирландии» на английскую конституцию, вернее, на ее применение английскими властями в борьбе против ирландцев. Но оба эти обстоятельства все-таки не могли предотвратить кризиса.

За время отсутствия О’Коннеля делами ассоциации (против унии) заведовал Смит О’Бриен, человек, гораздо ближе стоявший к «Молодой Ирландии», нежели к О’Коннелю, и впоследствии окончательно примкнувший к новому течению. О’Бриен категорически решил ни за что не закрывать ассоциацию, как хотел было это сделать О’Коннель вскоре после запрещения клонтэрфского митинга. Вообще его наклонности были несравненно воинственнее; при нем обозначилась уже вполне ясно решимость довольно большой группы членов ассоциации ни на один шаг не идти навстречу желаниям Роберта Пиля, а предоставить ему все неприятные функции закрытий, преследований и т. д.

С громадным интересом все ждали первой речи О’Коннеля после его освобождения; эта речь должна была дать известную программу дальнейших действий ассоциации и всего вообще движения против унии, прерванного в октябре 1843 г. прокламацией вице-короля. Эта речь произвела самое грустное впечатление на присутствующих. Оратор говорил, что намерен возбудить в палате общин преследование против Пиля и всех судебных и административных властей, действовавших незаконно; что нужно обратиться к английскому народу с убеждением низвергнуть Роберта Пиля и предать его суду, а если английский народ не посодействует в этом предприятии, тогда он, О’Коннель, вернется в Ирландию и скажет ирландцам: «Не думайте о Джоне Булле, заботьтесь сами о собственном парламенте». Все это были ничего не значащие фразы в грозной словесной форме. О’Коннель просто рекомендовал надеяться на то, что ближайшие общие выборы пришлют в парламент больше либералов, нежели консерваторов, и тогда консервативный кабинет, как водится, должен будет уйти; возбуждение же обвинения против Роберта Пиля было, конечно, до курьеза невозможно и неосуществимо ни в ближайшем будущем, ни позже. Смит О’Бриен решительно не одобрил этой речи; он находил (как и вся «Молодая Ирландия»), что обращение к английскому народу и нецелесообразно, и недостойно ирландских деятелей. «Молодая Ирландия» всегда находила, что союз О’Коннеля (в 30-х годах) с английскими вигами, компромиссы, из-за которых он согласился тогда отложить агитацию против унии, что все это — одно из темных пятен в истории ирландского движения и что намекать снова на вигов и на соглашения с либералами не следовало бы ни в каком случае. О’Коннель тогда оставил агитацию не только вследствие компромиссов, но и потому, что в стране не было еще такого настроения, как позже, в 40-х годах; но «Молодая Ирландия» в это не входила, и ее раздражение усиливалось.

Болен и грустен был О’Коннель. Семьдесят лет, треволнения долгой жизни агитатора и трибуна, сознание неудач последнего времени и отсутствие мало-мальски утешительных перспектив, болезни и семейные неприятности — все это давило его, сказывалось на каждом шагу, тянуло его иногда прочь от общественной жизни, на отдых. И именно теперь увидел он, что снова и в усиленной степени выступают наружу уже давно, еще до запрещения клонтэрфского митинга, начавшиеся несогласия и пререкания с журналом «Нация», с молодым поколением, знаменем которого был этот орган.

За речью, возбудившей столько неудовольствия, следовало открытое послание О’Коннеля ассоциации. Тут он заявлял, что чувствует предпочтение в настоящее время не столько к простой отмене унии (simple repeal) и воскрешению самостоятельного парламента, сколько к проекту создания особого федерального совета в Ирландии, т. е. чего-то вроде «подчиненного парламента», который, как хотели этого так называемые «федералисты», главным образом заведовал бы финансовыми делами страны, а в остальном был бы связан волей общеимперского парламента. Федералисты представляли собой не имеющую никакого серьезного влияния фракцию (распространенную между наиболее нерешительными и не желавшими разрыва с Англией людьми), и некоторые из них даже изъявили готовность ограничить значение этого будущего совета не всеми финансовыми, а лишь фискальными вопросами. Вообще эта фракция в точности своих идеалов не формулировала, и ее неосновательно склонны были считать самым консервативным крылом того громадного лагеря, который собрал вокруг себя О’Коннель и среди которого шла теперь дифференциация. Люди, наиболее заинтересованные в сохранении крепкой связи с Англией, но которых все-таки не совсем удовлетворял существовавший порядок вещей, становились федералистами. В сущности, они не были по основным своим идеям приверженцами О’Коннеля, и поэтому «Молодую Ирландию» особенно поразило, что теперь сам лидер оставляет свои прежние широкие требования и идет к ним. Редактор Даффи увидел, как он говорит в своих воспоминаниях, что если принять федеральную программу, то это означает со стороны «Ассоциации против унии» ни более ни менее, как самоубийство. Интересно, что журнал «Нация» с большим почтением относился к личности вождей федеральной фракции, и вчуже редакция журнала интересовалась этой группой, ибо с точки зрения «Молодой Ирландии», без сомнения, лучше было быть федералистом, нежели приверженцем Роберта Пиля, и в этом отношении среди тех кругов, которые пополняли ряды федералистов, пропаганда этой фракции была все же шагом вперед. Но письмо О’Коннеля возлагало на редакцию «Нации», как полагали Даффи, Дэвис и их товарищи, обязанность бороться всеми силами против неожиданной тенденции старого лидера. Они силились не ссориться, потому что раздоры перед лицом торжествующего врага мучительны, опасны, и много следовало подумать, прежде чем на это решиться. Но тут кое-что было затронуто еще более важное, нечто такое, при потере чего вся начатая борьба утрачивала в их глазах решительно всякий смысл. «При этих обстоятельствах долг журнала казался мне ясным. Рискуя чем угодно, журнал «Нация» должен был подать сигнал опасности. Иначе не только судьбы общественного дела в настоящем, но и перспективы его в будущем могли быть скомпрометированы. Писатели «Нации» завоевали доверие своего поколения в беспримерной степени; если бы они обманули его вследствие недостатка мужества или чувства независимости, то действие этого на характер всего поколения было бы гибельно». Так смотрел Даффи на положение вещей. Мало того, что они считали принципиально долгом своим бороться против извращения программы всего движения, предпринятой О’Коннелем. Они сочли этот случай удобным еще и для того, чтобы приучить ирландский народ действовать самостоятельно, невзирая на О’Коннеля как на непогрешимого первосвященника. «Свобода покоится не в учреждениях, но в привычках мысли и действия; и нет такого способа добыть ее, который был бы совместим с удержанием на ученическом положении народа, предназначенного к освобождению». Руководясь этими соображениями, журнал «Нация» начал борьбу.

Даффи поместил большое открытое письмо О’Коннелю в своем журнале, где доказывал, что федеральные планы не освободят Ирландию и что новый курс, принятый лидером, может вконец погубить движение против унии и стремление к полной законодательной самостоятельности. Приверженные О’Коннелю газеты отвечали; началась полемика, в которую вмешалась сначала английская, а потом даже и французская пресса. Консерваторы говорили, что О’Коннель сам понял бессмысленность своих прежних затей добыть для Ирландии самостоятельность и перешел к менее утопичным планам; либералы тоже приветствовали новый курс, намекая, что теперь не может встретиться никаких препятствий к возобновлению прежних дружеских отношений и союза между ними и ирландцами; были и другие, менее характерные отзывы. Но в самой Ирландии партия «Нации» быстро росла. Многие примыкали к мнению, что О’Коннель закапывает в землю движение и что нужно ему в этом помешать. Дэвис в «Нации» умолял О’Коннеля вернуться к прежнему, говоря вместе с тем, что Ирландия все равно не оставит дела борьбы против унии. Ряд других статей развивал ту мысль, что федерализм — не замена, а подмена требуемой полной ирландской самостоятельности. О’Коннель после некоторого колебания высказался в том смысле, что некоторые молодые люди подняли шум и крик, не вдумавшись, как следует, в смысл его слов. Он вовсе не хочет перейти к федералистам. «Я желаю им, федералистам, добра, пусть они работают так хорошо, как могут, но они — не мои дети, мне с ними делать нечего». Спор кончился таким образом победой «Молодой Ирландии». О’Коннель уступил, видя, на чью сторону склоняется общественное мнение, но этой победы он своим противникам не простил. В политической жизни обеих фракций ирландского общества накопились горючие вещества. Пришел их общий враг и бросил искру.