аптеку, заведовал которыми доктор Кунцевич. Лечебница имела в городе огромную популярность. Содержал ее Ермаков на свои капиталы. После его смерти остался долг в аптеку за лекарства – 300 рублей. Уездное земство взяло этот долг на себя, так как большинство лечившихся были крестьяне.
В этом же здании он расположил приют для детей «неизвестного происхождения», т. е. подкидышей. Устроен он был со всеми удобствами. «Детей опекали няни, кормилицы, врач, за порядком постоянно следила благородная дама», – так писалось в газетах.
Ермаков понимал, что на приют будут требоваться постоянно деньги, и он делает такие маневры. Например, скупает старые питейные дома за заставой, на берегу Оки, и передает их в город, чтобы доходы с них шли на поддержание приюта. И еще. С разрешения городского управления выстраивает за свой счет пять мясных лавок и тоже передает их городу, чтобы доходы шли по тому же адресу.
По сохранившимся документам видно, что из 40 тысяч рублей, которые Ермаков определил на городские нужды, на переустройство богадельни он истратил 15 тысяч.
Но не всегда судьба посылала ему удачу. Расскажем об одном его проекте, в котором просматривается не только деятельность начальника одного из уездов, но и выходящая за пределы региона, масштабная смелость.
…Дочь Петра Великого, умница Елизавета I, издала Императорский указ: «Для охраны лесов от истребления закрыть заводы на расстоянии 200 верст от Москвы». Тогда братья Баташовы, «железных заводов промышленники», отправились в окрестности реки Выксы и основали здесь металлургическое производство. Запасы железной руды, близость транспортного пути по реке Оке и соседство с Нижегородской ярмаркой – все было удобно и выгодно. К началу 19 века во владении Баташовых находилось восемнадцать металлургических предприятий. На международных выставках в Париже, Лейпциге, Милане, Турине, а также в России изделия заводов получали дипломы первой степени и золотые медали. Выксунский чугун славился по всему миру. Во время вступления Ермакова в должность градоначальника знаменитые заводы вдруг были объявлены банкротами. Прошел слух, что заводы могут достаться англичанам. Ермаков заволновался. В его ностальгической душе сохранилась тяга к производствам со времен юности на Урале с его демидовскими заводами, к тому же ему, очень русскому, патриотическому и незаурядному дельцу, не хотелось, чтобы богатейшее производство оказалось в руках иностранцев. «Выгребут все и бросят», – говорил он.
Он торопился, нашел посредника. Условия были таковы: 20 тысяч рублей аренды и заключение условий на сорок лет. Увы, но англичане выиграли. Договор подписался в Лондоне. Но Ермаков как угадал: английская компания погубила заводы. Приобрел их в аренду, потом в собственность немецкий делец. В Первую мировую войну заводы были реквизированы «как имущество вражеской стороны».
Всего этого Ермаков уже не увидел. Но было, было в нем сильное желание иметь крепкий и гибкий, как пружина, Выксунский чугун, промышленно обустроить, обогатить свой Муром, да и украсить. «В Москве, столице, в Петровском театре, ложи висят на кронштейнах из сего чугуна», – говаривал он жене Марии Ефимовне, когда затевал Выксунское предприятие.
* * *
Ермаков создал особое Муромское время, которое история никогда не исключит. Муромцы поняли, что кроме обыденного проживания есть еще очень важная вещь – взаимосвязанный и взаимоответственный уклад родного города. Его слава и цивилизация. Они поддержали своего градоначальника, когда он ходатайствовал перед правительством о соединении Мурома с другими городами телеграфом. И телеграф появился за счет капитала Ермакова и пожертвований граждан. Они поддержали его, когда он поднял проблему начального образования, считая нужным иметь в Муроме 25 школ, а не шесть имеющихся. И они не могли не поддержать его, когда началось строительство библиотеки. Потому что муромцы не только здравомыслящие купцы и храбрые воины. Они создали великую древнерусскую литературу.
Они сказали ему веселое «да!», когда он испросил разрешение общества на постройку театра. Получил разрешение. Построил театр. И содержал труппу за свой счет. У Мурома появились праздничные нарядные вечера, разговоры об искусстве, театральный разъезд. Старый город насыщался чем-то новым. Образовывались связи, на которых держится достоинство любого города. Знаменитая Пелагея Стрепетова, объездив русскую театральную провинцию – Рыбинск, Ярославль, Самару, Симбирск, – оказавшись на гастролях в Муроме, была удивлена: «Каково же было наше изумление, когда мы, приехавши в Муром, нашли небольшой, чистенький, милый городок, прекрасно вымощенный, с фонтанами на площадях, с водопоями, а главное, площадь с собором посередине своей необычайной красотой даже смело смогла бы сделать честь картине незаурядного художника».
Во время прогулок по городу она любовалась Троицким монастырем; ей, конечно, не сказали, что белый каменный двухэтажный корпус за оградой, и сама новая узорчатая ограда, и золотые главы церквей устроены желанием и личным капиталом городского головы Алексея Васильевича Ермакова, с которым она накануне беседовала после спектакля…
И вдруг 7 октября 1868 года в газете «Биржевые ведомости» – статья, как выстрел из-за угла. Градоначальник Ермаков и его сподвижники обвинялись в том, что они израсходовали весь муромский запасной капитал, тратят городские доходы безрасчетно на такие предметы, для которых еще не пришло время и нужно терпение. Было ясно, что кому-то не нравилась самостоятельность Ермакова, ибо именно он был назван виновником всех «безобразий». Между тем город знал, что к приходу Ермакова на должность было совершенно неудовлетворительным состояние городских доходов, знал, что первой его заботой стало изыскание и увеличение источников этих доходов. А когда денег на нужное городу предприятие не хватало, Ермаков вкладывал свои личные капиталы. Однажды в дело он вложил без процентов, без срочной отдачи 16 тысяч 53 рубля серебром. И главное – все, что он делал, диктовалось жизненной необходимостью. Короче, Муром был возмущен опубликованной статьей. В ответ на нее состоялся Приговор, подписанный девяноста четырьмя лицами, в котором говорилось, что городской голова «Не делал на счет города ни займов, ни долгов, которые могли бы истощать его средства и тем более разорять его. Напротив, несмотря на все устройства, проведенные из городских доходов, средства с каждым годом увеличиваются и достигли более 18 тысяч серебром. Лично сам Ермаков употребил собственного своего капитала 200 тысяч серебром. Все эти жертвы вполне осознаны обществом, оценены начальством. Из всего сказанного в статье ясно, что она не отголосок целого общества, а вымысел, составляющий оскорбление не только городскому голове, но и всему городу, избравшему его на эту должность».
Возмущенный Муром назвал статью вымыслом, ложью, клеветой.
Интересно, что сам Ермаков на подобные выпады уже не обижался, как это было во время строительства водопровода. Он уже знал, что в любом деле надо быть сильнее «объятий» губернских и прочих чиновников, сильнее диктатуры столичных