текст:
«В благословенное царствование Императора Александра II положено основание водонапорной башни на капитал, пожертвованный городским Головою Александром Васильевичем Ермаковым по составленному проекту инженером подполковником Егором Ивановичем Ержемским в лето 1863 Июля 11 дня, в память сего полезного учреждения.
Отныне и во веки веков да будет башня сия именоваться башнею гражданина Ермакова».
Ермаков посылает своего строптивого, но талантливого инженера за границу – в Берлин и Гамбург, чтобы купить машины, части для фонтанов, чугунные трубы для нагнетательной линии от водокачки до водонапорной башни. Кстати, эта башня – не только памятник архитектуры, но и памятник Ермаковскому времени. Никто и никогда больше такой башни не построит, ибо сегодня водопроводы имеют лица современные.
Одним словом, все шло замечательно. Но есть в нашем русском характере что-то непонятное, когда он обязательно позавидует чужому успеху. Быть может, это и неплохо, – этакая деловая ревность, тайная соревновательность. Но часто за этим стоит в ущерб всем и всему известное: «Сам не гам и другому не дам».
Итак, с одной стороны появляется Указ Сената о возведении Ермакова Алексея Васильевича в потомственное почетное гражданство. Это в сентябре. А в октябре вдруг приходит запрет на строительство водопровода. Владимирская губернская строительная и дорожная комиссия потребовала рассмотрение чертежей водопровода, объяснений, в частности, «…кто будет содержать в будущем содеянное». Комиссия предположила, что «от водопроводного дела будут безобразия в городе и неудобства для жителей».
Вот как описывает происшедшее спустя полвека, имея документы в руках, все тот же Иван Петрович Мяздриков: «Ермаков был крайне возмущен таким взглядом на его предприятие. Он пишет губернатору, что уже израсходовано 35 тысяч рублей, что, устраивая водопровод, он имел не личные интересы, а благосостояние города… Что, затрачивая свой довольно значительный капитал, он не желает иметь над ним контроля, что его постройки не делают безобразия городу, а наоборот, служат его украшению… Алексей Васильевич объясняет, что устройство водопровода – дело совсем новое, что в составленном плане могут быть частные изменения, и он будет поставлен в необходимость каждый раз испрашивать разрешение на всякое изменение, что будет сопряжено с громадной потерей времени. Он приводит два факта из деятельности комиссии, когда одна переписка об устройстве мостовой и укреплении откоса продолжалась пять-шесть лет… А ему, Ермакову, 64 года, и он не желал бы и дня лишнего потерять на работе».
Несмотря на переписку с губернатором и все доводы Ермакова, комиссия так и не разрешила продолжать строительство водопровода. И тогда Ермаков, настаивая на правоте своего дела, пишет докладную министру в Петербург. Он схватку выигрывает – строительство продолжается. На 26 августа 1864 года назначается торжественное открытие водопровода: Ермаков передает его городу. Муром стал одним из немногих городов России, имевших совершенную систему водоснабжения.
Водокачка с водосборными колодцами, с машиной в 15 сил, магистральная нагнетательная линия с чугунными трубами. Водонапорная башня с баком вместимостью четырех тысяч ведер, 17 фонтанов, водоразборная линия длиною более четырех верст из деревянных труб – все это снабжало город водой более ста лет.
И все это Ермаков сделал на свои деньги, не привлекая никаких сторонних капиталов.
Во время торжественного открытия водопровода состоялся молебен, освящены были все сооружения, говорились речи, читались стихи в честь Ермакова. Народ высыпал на улицы иллюминированного города, стоял у фонтанов, вдыхая влагу чистых струй воды.
Вернемся к записям Мяздрикова, ибо в его руках были документы. «Состоялся приговор общества о том, что водопровод должен содержаться в постоянной исправности… Жители должны пользоваться водой из всех фонтанов бесплатно. Водопровод не должен сдаваться в аренду с целью взимания платы… Все водопроводные сооружения должны быть приняты от Ермакова по описи. Содержание водопровода на три года принимают на себя жители, исключая самых бедных. После трех лет на жителей уже не должно быть никакой раскладки».
Постройка водопровода в маленьком уездном городе была в то время замечательным событием, и это событие стало известно во многих городах нашего отечества. И многие городские управления обращались к Ермакову с просьбой прислать чертежи и планы. Приходили они из ближнего Воронежа и совсем далекого Симбирска…
* * *
* * *
Наступил наконец блаженный перерыв в делах. Градоначальник, не без увещеваний и просьб жены, собрался в Европу на отдых, на воды. Но как-то проезжая мимо Николонабережного оврага, зацепил глазом разрушенный дождем и ветром ярмарочный балаган – и Европа «накрылась медным тазом». Никуда Алексей Васильевич с женой не поехал. А, вспомнив жуткий пожар 1859 года, начал вывозить старую ярмарку за пределы города, на выгон. На средства города и Ермакова вскоре началось строительство постоянных павильонов – девять корпусов с лавками. Ермаков ссужал необходимые суммы без процентов. Помимо лавок, трактиров, кондитерской, всевозможных выставок Алексей Васильевич, поборник красоты, возле ярмарки с ее теперь постоянной пропиской насадил сад и поставил роскошные фонтаны.
* * *
Об изменениях, происходивших в уездном городе Муроме, не без удивления и высокопарно писали газеты: «По мановению волшебного жезла обремененный годами старец, то есть Муром, внезапно превратился в юношу, полного жизни, силы, энергии. И произошло это быстро, просто, незаметно».
Но мы понимаем, что быстро, незаметно и просто не могли возникнуть новые казармы, избавившие население от тяжелого бремени постоя солдат. Нельзя было легко и быстро засыпать Козью речку, срыть вал около Троицкого монастыря и перебросить сюда землю с Воеводской горы, и все это чтобы на месте вонючей антисанитарной канавы устроить красивую Сенную площадь, расширить бульвар и высадить сквер. Нельзя было легко и просто выселить с Успенского оврага жителей и переселить их в городской поселок под названием «Новый штаб». Знали люди, что будет им лучше, но поддавались с трудом. Психологом приходилось быть градоначальнику. Лучшим доводом стал тогда устроенный Ермаковым первый удобный съезд к Оке. Осуществленное – всегда убедительнее всего.
В этом человеке была интересная черта: ему было плохо, если никому больше не было хорошо. За порогом собственного благополучия он хотел видеть приличную жизнь. Уже в конце жизни, весь в почестях и славе, выступая на уездном Земском собрании, он просит земство не забыть о нуждах приходских училищ, о квартирных для воинской команды и о расходах на содержание полиции.
Или еще такая история. В городе, у Большого моста, стояла богадельня в один этаж. Ермаков не мог спокойно видеть бездомных людей. «У меня сердце рвется», – говорил этот тертый жизнью купец. В Муроме этих «сирот» было предостаточно. Ермаков расширяет старое здание богадельни, надстраивает второй этаж, поселяет бездомных. Здесь же размещает лечебницу и