Читать интересную книгу Время гарпий - Ирина Дедюхова

С осени Загоруйко все чаще приезжал на машине своего друга из области по каким-то своим делам, неизменно забегая в театр навестить «своего дорогого друга Сашу». Он подвозил Игнатенко до нового места жительства, подозрительно хорошо ориентируясь в Москве. И в ноябре, сразу после публикации письма деятелей искусств в защиту премьера балета Николая, к которому Игнатенко относился почти благоговейно, Загоруйко прямо при своем друге-водителе опять завел старую песню: «Давай, я его грохну!». С непонятной горячностью он «наезжал» на ошарашенного Игнатенко, мол, сколько можно терпеть эти издевательства от Мылина, что это «не совсем по-мужски».

— Да что ты заладил одно и то же? — удивился Игнатенко. — Что это у тебя за мысли в голову приходят? Как это можно запросто заявить о незнакомом тебе человеке: «Давай его грохнем!»? У меня, конечно, накопилась масса отрицательных эмоций к Мылину по поводу его действий, на которые администрация нашего театра не обращает никакого внимания. Но… убить… даже не знаю, что тебе сказать! Если уж говорить по-мужски, то можно ударить. Я бы понял, если бы ты сказал: «Давай его просто побьем!»

— Ну, давай я его побью! — с готовностью предложил Загоруйко. — Тебе же бить его нельзя, тебя могут из театра выгнать! У меня же нет сил смотреть, как ты мучаешься!

— Ну, и за сколько ты готов это сделать? — в шутку спросил его Игнатенко.

— Для тебя, Саша, я на все готов! — серьезно ответил Загоруйко. — А этого гада отмудохаю за столько, сколько сам дашь!

У Игнатенко чуть глаза не вылезли из орбит, когда Загоруйко с другом просто сказали ему, что они неоднократно приезжали к дому Мылина, чтобы попробовать его «убедить» отказаться от роли профсоюзного босса и дать Александру нормально работать в «Усладе». Но нападать на него не стали, поскольку вокруг было много людей.

Перед Новым годом Александр был вынужден занять на праздники 30 тысяч рублей у своего близкого друга Славика, солиста балета из второго состава, недавно вышедшего из первого ряда кордебалета. Тот еще не имел семьи, ему помогали родители, да и за все спектакли ему заплатили полностью, в отличие от самого Игнатенко.

— Саш, ну как так? — сочувственно сказал ему Славик. — Сколько можно? Когда Гордей своим кооперативом командовал, так как сыр в масле катался! А сейчас смылся с деньгами, и никому до него дела нет. А ты столько работаешь, балет такой вытащил первым составом, с кооперативом у тебя все по-честному, а на Новый год деньги занимаешь… Ты не подумай!..

— Спасибо тебе, Славка, — с горечью ответил Александр. — Хоть ты меня понимаешь. Мне Гелю жалко, что связалась с таким уродом, как я. Хотел ей подарок купить. Ей тоже заплатили девять тысяч, а нам надо четырнадцать тысяч за квартиру отдавать…

— Как девять тысяч? — отшатнулся от него Славик. — Этого же быть не может! Она же везде шла первым составом! На нее билеты по полтиннику у барыг, а нормальные места официально по тысяче баксов… Этого просто не может быть.

— Может, — тяжело вздохнул Александр. — Ее мама попросила билет, раз Геля 31 декабря в «Щелкунчике» танцует. Мы думали, что все вместе посмотрим на нашу красавицу, потом успеем домой добежать и Новый год встретить. Мне предложили совершенно издевательски выкупить билеты за сто двадцать тысяч рублей со скидкой. Мы думали, хоть Геле за выход хотя десять тысяч доплатят… Нет, еще вычли за отгулы, у нее нога болела. Так что… девять тысяч! Хоть сразу вешайся, хоть частями стреляйся.

— Так ведь это же… отгулы! — растерянно сказал Славик. — Отгулы все оплачивают из президентского гранта, из Попечительского фонда.

— Ты ведь сам знаешь, что это Мылин подписывает, — пожал плечами Александр. — А он ей ничего не дает. Иногда подписывает, когда Николай Илларионович приходит за Гелю просить. У них много лет одна гримерная была, он про Мылина много знает. И про неудавшийся его роман с Гелей тоже знает. Но каждый раз его просить не станешь, все же он… звезда!

— Сашка, держись! — горячо зашептал ему Славик. — Держись, сколько можешь! Только не сдавайся!

— Ладно, спасибо, друг! — растрогано ответил Александр.

Мать просила Александра перед Новым годом заехать на его квартиру, которую она крайне нерасчетливо сдавала своей знакомой, с которой они когда-то вместе работали в больнице. Понятно, что даме было негде жить, в ее однокомнатной квартире жила дочь с двумя внуками. Но сдавать квартиру за семь тысяч в месяц, когда они с Гелей снимали какие-то жуткие комнаты на окраине, было в их положении крайне неразумно. Его квартира стоила гораздо больше. Но сдавать ее за такие деньги было крайне неразумно.

Он согласился съездить за деньгами, чтобы еще раз попросить женщину освободить его квартиру.

— Слушайте, Маргарита Леонидовна! Эту квартиру я покупал сам через театр! И совершенно не хочу ее сдавать, у меня изменились обстоятельства, — сказал он полной женщине в неопрятном халате, загородившей ему проход.

Он не мог оттолкнуть ее, все же она была подругой его матери. А она совершенно не желала его пускать в собственную квартиру, из которой отвратительно пахло чем-то кислым.

— Не лезь сюда, Саша! Я заплатила твоей маме до марта! — повысив голос, заявила жилица.

— Не надо говорить неправду, Маргарита Леонидовна! — разозлился Александр. — Меня мама попросила за деньгами заехать, вы за два месяца ей не заплатили. Вас что, с полицией выселять? Ведь здесь даже вещи мои лежат, а я в свою квартиру не могу зайти! Я же вас осенью предупреждал по-русски, что к Новому году вы должны освободить квартиру!

— Ах, он еще мне полицией грозит, щенок! — каким-то незнакомым голосом заорала жилица. — Ты у меня сам на днях взял 50 тысяч рублей до марта! До марта! Так своей мамочке и передай!

Александр отшатнулся, будто впервые увидел перед собой подругу матери, которую знал с детства.

— До марта, так до марта, — тихо сказал он, стараясь не глядеть в ее искаженное злобой и ненавистью лицо. — Но чтобы в марте вас здесь больше не было!

— Посмотрим еще, кого в марте не будет, — зашлась она жутким смехом, больше похожим на птичий клекот.

Он даже обрадовался, увидев у подъезда вездесущего Загоруйко, притоптывавшего снег на крепком морозце возле знакомой машины. Впервые за много лет в Москве наступал Новый год без слякоти и грязного асфальта, а с белым снегом, превратившим серый город в снежную сказку.

— Так и думал, что здесь тебя встречу! — обрадовался ему Загоруйко. — Мы тут, случайно крутились, по своим делам. Тебя подбросить?

Александр сел на переднее сидение, чувствуя, что сил совсем не осталось. Он уже не удивился, когда Загоруйко с каким-то непонятным нажимом попросил «как бы взаймы», многозначительно намекнув «ну, ты ведь понимаешь?».

Александр и сам понимал, что давно задолжал Загоруйко, оказавшего ему немало услуг. Из тридцати тысяч, взятых в долг у Славика, он отсчитал в кармане десять тысяч рублей и передал деньги с переднего сидения — на заднее, где устроился Загоруйко, схвативший деньги так, чтобы водитель не смог видеть, сколько денег ему дал Игнатенко. Александр понял, что Загоруйко пытается как-то «добавить лишний вес» ему в глазах водителя, потому что тот, с явным расчетом на водилу, заявил, что скоро «отработает эти пятьдесят тысяч». Александр лишь безвольно пожал плечами, а Загоруйко громко захохотал, чтобы он не вздумал поправлять.

Новогодние праздники с Гелей прошли на редкость тихо и спокойно. Они много гуляли, играли в снежки и мечтали, что когда-нибудь поселятся в доме в его кооперативе, будут слушать музыку и ждать друзей к ужину. Геле очень хотелось угостить всех ужином, особенно своего педагога Николая Илларионовича, приславшего им на Новый год из ресторана завернутые в фольгу, еще теплые бараньи ребрышки, на которые Сашка набросился так, как будто не ел ничего вкуснее. Потом им все стали звонить и поздравлять с Новым годом, приглашая в гости на ужин.

Геля отмечала в своем календарике, куда их пригласили на ужин. А когда они с Сашей посмотрели потом на календарь, то оказалось, что все праздничные дни у них забиты дружескими ужинами.

— Цирковые своих не бросают, — хмыкнул Саша. — Точно Славка проговорился, что я деньги занимал. Вот они и решили нас подкормить!

— Так это же здорово, Саша! — обрадовалась Геля, уже начинавшая переживать, что денег им может на все праздники не хватить. Ведь Саше предстояло выкупить билеты в цирк и на елку для похода со своим мальчиком от первого брака.

А потом еще им позвонил знакомый Николая Илларионовича и попросил выступить на двух детских утренниках и отобедать с родителями детей. И Геля с радостным визгом запрыгала вокруг елки: «Сашка! Нам еще денег дадут! Мы выживем, Саша! Мы даже потом жить останемся!»