Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

Он повторял себе: решительность! Первые шаги, уже сделаны, и нужно закончить начатый путь победой.

Но какую неприятность сообщил караульный офицер! Оказывается, не только шестерых беглецов, но и его, и курильца буниос приказал перевести в тюрьму. За что же его, Мура, решили поселить вместе с арестантами? За смирение? Что за порядки в этой Японии! Он был послушен, вежлив, исполнителен, обучал русскому языку переводчиков, исписал бесчисленное количество вееров, кланялся и ползал перед мало-мальски знатными посетителями — и за все это его… в тюрьму?

Хорошо, он снова смирится. Нет, не долго пробудет он в тюрьме. Уже при первых допросах буниос поймет, что перед ним не заговорщик, не бунтарь, а человек добропорядочный и добронравный.

В судебном помещении, где Мур впервые после разлуки увидел возвращенных беглецов, он сразу отметил одну приятную перемену. Ему и Алексею было приказано стать несколько в сторонке от группы Головнина. Расстояние между ними было не особенно велико, но все же это было расстояние! В сторону беглецов Мур даже не посмотрел, неотрывно следя преданным взглядом за каждым движением буниоса. Некоторое время губернатор негромко совещался с чиновниками. Эта минута и показалась мичману подходящей. Он сделал шаг вперед и, сложив на груди руки, наклонив голову, всем видом изображая покорность судьбе, заговорил негромким, дрожащим голосом:

— Матросы… Я обращаюсь к вам… Я знаю — вы не виновны. Капитан и штурман заставили вас отчаяться на эту страшную, бессмысленную попытку к бегству. Прошу вас, говорите нашему доброму буниуосу только правду. Как перед богом, так и перед ним!

Губернатор поморщился и сделал знак рукой, приказывая Муру отойти в сторону. Обращаясь к Головнину, он спросил:

— Известно ли вам было, капитан, что если бы вам удалось уйти, я и еще многие чиновники лишились бы жизни?

— Мы знали, что караульные могли бы пострадать, — сказал Головнин. — В Европе в таких случаях ответственность несут караульные. Но мы не думали, что японские законы настолько суровы и жестоки, чтобы наказывать людей ни в чем не повинных.

Мур снова решительно выступил вперед.

— Неправда, мой дорогой буниос!.. Капитан сознательно говорит неправду. Я сам объяснял ему, штурману и матросам, что в Японии имеется на сей счет очень суровый закон.

Моряки удивились: губернатор, казалось, не обратил внимания на слова мичмана.

— Разве в Европе существует закон, — спросил губернатор строго, — по которому пленные могут спасаться бегством?

— Такого печатного закона нет, да и не может быть, но поскольку мы не давали честного слова, мы считали свой шаг позволительным.

Мур громко засмеялся; все чиновники и губернатор обернулись к нему, а мичман, делая вид, будто не в силах сдержаться, продолжал хихикать в рукав.

— Что с этим человеком? — спросил губернатор у Теске. — Он болен?..

Молодой японец ответил поспешно:

— Да… Имеются признаки… Он все чаще высказывает бессовестные мысли.

— Какие это мысли?

— Такие, что могут появиться только у предателя.

— Мне жаль этого человека, — медленно выговорил губернатор, внимательно оглядывая Мура. — Однако он хочет говорить? Пусть говорит.

— Вас опять обманывают, мой буниос! — воскликнул Мур огорченно, — Капитан открыто смеется над вами. В Европе бегство из плена карается не менее сурово, чем в вашей стране.

Немигающие глаза губернатора словно остекленели; впалые, старческие губы затаили усмешку.

— Вы начинаете делать успехи, мичман. Правда, успехи, нелестные для офицера. Вы забываете, что люди этой группы равны для меня, хотя вы лично и не успели бежать.

— Но я и не пытался бежать, мой буниос! — вскрикнул Мур испуганно. — Я давал только притворное согласие, чтобы потом обо всем рассказать вам!

Чиновники засмеялись, а губернатор проговорил негромко и равнодушно:

— Похоже, вы для того и числились в экипаже «Дианы», чтобы передавать японским властям секреты своего командира. — Он кивнул Головнину: — Когда Федор Мур давал согласие бежать вместе с вами, вы верили ему?

— Да, безусловно, — твердо сказал капитан.

— А теперь… кого же он обманывает, вас или меня?

— Поступки мичмана Мура остаются на его совести. Когда мы собирались бежать, мы были уверены, что он уйдет с нами. Потом он струсил. А позже, я думаю, у него появились собственные планы: предать товарищей и возвратиться в Россию одному. Он, вероятно, рассчитывал, что сможет оклеветать нас и тем заслужить вашу благосклонность.

Мур вздрогнул и отступил к стене; бледные губы его дрожали; пальцы нащупывали ворот и не могли отстегнуть. Почему-то Головнин вспомнил в эту минуту поведение мичмана в южноафриканской гавани, как прятался он за шлюпкой, с какой готовностью сопровождал на борту «Дианы» английского офицера, как оказался у двери капитанской каюты, когда Головнин сжег секретный документ. Кем же он был, статный красавчик Мур? Человеком без рода, без племени, всегда готовым перейти на сторону сильного? Его, капитана, вина, что вовремя не сорвал он маску с этой слащавой физиономии. Но теперь он знал: планы хитрого немчика разгаданы без ошибки и не отказаться Муру от своего согласия на побег — стеной оно встанет, это согласие, между ним и японскими властями.

Снова посовещавшись со своими помощниками, губернатор спросил;

— Правда ли, капитан, что посланник Резанов сам затеял нападение на японское селение в бухте Анива в октябре 1806 года и позже на Итурупе? Он дал такое приказание лейтенанту Хвостову, но позже от этого приказания отказался, а Хвостов все же выполнил его приказ?

Головнин посмотрел на Мура, тот уже пришел в себя и с жадностью слушал переводчика.

— О таком приказании Резанова никто из нас не слышал, — сказал капитан.

— Недавно нам рассказали об этом курильцы. Странно, что даже курильцам это известно, а вы, капитан, оставались в неведении.

— Мичман Мур называет себя немцем, а не курильцем, — заметил капитан. — Я уверен, что он один мог сочинить подобную версию.

— Это не сочинение, — резко откликнулся Мур, — вы же знаете, что это правда! Вы обещали говорить только правду и снова обманываете достойного буниоса! Вы даже утверждали, будто не были знакомы с Хвостовым? А ваша записная книжка? В ней черным по белому записаны фамилии Хвостова и Давыдова и даже их адреса… Почему вы не хотите признаться во всем до конца? Разве вы не скрывали от матросов секретные задания экспедиции? Я открываю этим благородным людям все с полной чистосердечностью: пусть они знают, что наша экспедиция была разведочной, что Россия готовится завоевать Японию…

— Если задания экспедиции были секретны, откуда же они стали известны вам? — с усмешкой спросил Головнин.

Японцы переглянулись и засмеялись. Шкаев решительно шагнул к Муру и, стиснув кулаки, прохрипел ему в лицо:

— Как вам не совестно? Разве вы не надеетесь вернуться в Россию?..

— Молчи! — приказал ему Хлебников.

Медленно, словно нехотя, матрос возвратился в шеренгу. Мур испугался: он видел, даже в присутствии стольких японцев Шкаев готов был ринуться на него.

Передав помощнику бумаги, прокурор встал; два телохранителя поддерживали его под руки.

— Итак, у меня последние вопросы, — проговорил он устало. — Вы бежали из плена с единственной целью, чтобы возвратиться в отечество?

— Так точно, — дружно отозвались пленные.

— А потом вы увидели, что бегство невозможно, и оставалось умереть в лесу или в море?

— И это правильно, — отозвался Хлебников.

Старик пожевал впалыми губами, горько поморщился, но неожиданно желтое, морщинистое лицо его расплылось в улыбке:

— Все это очень наивно! Разве вы не можете лишить себя жизни, не уходя из тюрьмы?

— Все же у нас была надежда, — сказал Головнин.

— Нет, не надежда — страх! — твердо, отчетливо проговорил Мур. — Вы боялись наказания за действия своего дружка — Хвостова — и за то, что являетесь русскими военными разведчиками. Теске, я прошу перевести буниосу мои слова.

— Вы бредите, мичман, — мягко ответил Теске. — Вы хотите погубить и себя и других…

Губернатор, резко вскинул голову, недовольно поджал губы.

— Этот помешанный становится слишком назойливым. Позже постарайтесь успокоить его, Теске… Передайте пленным, что их стремление возвратиться любой ценой на родину я не считаю преступным. Они не принесли Японии ни малейшего вреда, никого не обидели в дороге, даже не взяли самовольно горсти риса. Поэтому я по-прежнему буду заботиться о них.

— Бог мой, да что это происходит?! — в отчаянии прохрипел Мур. — Японцы мне уже не верят… Они не верят честным признаниям, идиоты! Тут все решили меня погубить!..

Теске приблизился к нему и проговорил по-прежнему мягко: