Читать интересную книгу Сочинения в двух томах. Том второй - Петр Северов

— Я падаю… срываюсь! — повторил капитан, уже скользя руками по гибкому стволу деревца. Конечно же, Васильев и Шкаев не могли его услышать: это был не крик — хрипение. Но Макаров расслышал. Сквозь тяжкий сон, сквозь беспамятство к нему донесся хриплый шепот Головнина, и первое, что испытал матрос, было чувство жгучего страха: а что, если он не успеет прийти на помощь? Поднимаясь на четвереньки, будто неся на спине непосильную тяжесть, Макаров высунулся из-за кромки обрыва. Он понял: остались какие-то секунды: посиневшая рука Головнина еле удерживалась за наклоненное деревцо.

— Держитесь! — вскрикнул матрос. — Я иду…

Опустившись с обрыва, вися на локтях, он нащупал ногой маленький выступ камня у груди Головнина.

— Беритесь свободной рукой за кушак…

— Но камень шатается, он не удержит нас двоих…

— Беритесь покрепче — удержит!..

Теперь они оба повисли над обрывом, опираясь на малый выступ. Надолго, на всю жизнь, запомнились Головнину эти медлительные секунды: блеклая синь неба, низкое облако над утесом и терпкий, смолистый запах ели, которой коснулся он лицом… Силач Макаров выбрался на утес, тяжело упал на грудь и тут же стремительно обернулся, подхватил капитана под локоть. Долгое время они лежали рядом над краем обрыва. Очень далеко внизу, приближаясь к утесу, длинной разреженной цепью шли японские солдаты. Однако облава уже не была страшна: моряки знали, что взбираться на эту каменную стену солдаты не решатся.

На долгом и трудном пути по скалам, по вершинам заоблачных хребтов были минуты и даже часы, когда и капитан и матросы снова верили в свою удачу. Ночью, спустившись на берег, они нашли под навесом большую лодку, в которой оказалось все необходимое в дороге: снасти, сети и ведра для запаса пресной воды. Именно о таком судне мечтал Головнин, и в конце концов оно было найдено. Его не смутило и то, что провизия уже закончилась: есть сети, значит, будет рыба, и где-нибудь на острове, каких у берегов Японии немало, они добудут все необходимое для дальнейшего пути. Только бы развернуть эту лодку (она стояла бортом к морю), только бы сдвинуть ее с песка…

Почти до зари они бились у лодки, но спустить ее на воду не смогли. Тогда капитан понял, что его мечта о бегстве так и останется мечтой: матросы шатались от изнурения; израненный Хлебников несколько раз падал на песок.

Днем на склоне горы в частом кустарнике их окружили солдаты. Головнин видел, как вязали они руки Хлебникову, как отбивался Шкаев от целого взвода самураев. Симонов и Васильев почти не оказывали сопротивления — они были слишком слабы… Стиснув рогатину с ножом на конце, рядом с капитаном лежал Макаров.

— Мы будем драться, капитан?

— Да, мы будем драться.

— Их очень много — наверное, больше ста человек…

— Все же мы попытаемся отбиться. Потом мы возьмем в селе малую лодку и уйдем к берегу Сахалина.

— Где же мы добудем провизию, капитан?

— В любой рыбачьей хижине. Другого выхода у нас нет.

— Я слушаюсь, капитан. Хорошо, если нас не заметят… Только они обыскивают каждый куст. Смотрите, четверо идут прямо сюда.

Головнин поднял свою рогатину.

— Вот когда находка Шкаева, долото, пригодится…

Сквозь сплетенные ветви кустарника Макаров пристально всматривался в приближавшихся японцев.

— Сейчас мы этих четверых убьем, капитан.

— Да, первыми нужно снять тех, что с ружьями.

Матрос обернулся к Головнину: лицо его побледнело:

— А как же с нашими товарищами? Японцы будут мстить? Василий Михайлович! Они убьют наших…

Никогда еще не видел Головнин таким растерянным силача Макарова. Он понимал: Макаров не боялся за себя. Этот бывалый моряк не раз добровольно рисковал жизнью, чтобы спасти его, капитана, чтобы оказать помощь товарищам. А сейчас он правильно рассудил: японцы, конечно, отомстят за гибель своих солдат, они расправятся с Хлебниковым, Шкаевым, Симоновым, Васильевым… Решение у Головнина возникло тотчас: он воткнул рогатину долотом в землю и медленно встал.

— Я принимаю всю ответственность на себя. Я скажу, что приказал вам бежать вместе со мной и грозил наказанием в России в случае, если вы не согласились бы с моим повелением. Я не хочу, Макаров, быть причиной гибели четверых наших друзей.

Матрос тоже поднялся на ноги.

— Спасибо, капитан…

Три десятка японцев с криком окружили двух моряков. Головнин вышел на поляну и молча протянул офицеру сложенные руки. Тонко плетенный шнур врезался в кисти, петлей лег на шею, опутал ноги… Макаров стал рядом с капитаном и, глядя на офицера в упор глазами холодными и злыми, выговорил медленно и хрипло:

— Не смейте толкать капитана, он ранен. Василий Михайлович, я вас буду нести.

На дальней дороге в город Мацмай Головнин не раз вспоминал слова Шкаева, оброненные матросом еще по пути в Хакодате: очень, брат, напоминает мне эта страна японская двухэтажный дом… Только наверху — собаки, а внизу — люди. Внизу, в самой гуще народной, пленники встречали людей. Рыбаки прибрежных селений не оскорбили пленных ни единым словом. Огромные толпы встречали моряков на дороге вблизи деревень, и старики почтительно кланялись измученным путникам; женщины и дети несли им скромные подарки: горсть риса, жбан молока, и просили конвойных солдат развязать или ослабить веревки.

В городе Мацмае, в сумрачном деревянном замке, Головнин сказал буниосу:

— Я знаю теперь Японию — таинственную, запретную страну. Для меня она перестала быть таинственной.

Губернатор криво усмехнулся.

— Ради этого стоило рисковать?

— О да, конечно! — ответил Головнин. — Мореходы часто рискуют ради открытий.

— Как видно, вам понравились горные вершины? — настороженно спросил губернатор.

— Нет, другие вершины, — сказал Головнин. — Они — в душе народа, и вам их не заслонить.

— Ступайте в тюрьму и помолитесь своему богу, — яростно выкрикнул губернатор. — Тот иноземец, который видел в Японии слишком многое, может остаться без глаз.

Мур ликовал: беглецы схвачены! Об этом ему рассказал караульный солдат. Где-то в горах Мацмая теперь они брели, все шестеро, связанные, как прежде, по рукам и ногам, и, наверное, матросы проклинали Головнина. Но неужели все шестеро остались невредимыми? Не может быть. Здесь караульный, конечно, ошибся: Федор Мур отлично знал и капитана, и Андрея Хлебникова, и остальных. Не таковы эти люди, чтобы на полпути к свободе сдаться без боя.

Мур с нетерпением ждал прихода Теске: переводчик должен был знать побольше караульного.

А Теске пришел задумчивый и печальный; с тревогой сообщил он мичману, что капитан и штурман Хлебников ранены. Удивленный настроением и тоном Теске, Мур спросил:

— Вы, кажется, опечалены, что эти преступники понесли заслуженное наказание? Их наказала сама судьба!..

Молодой японец взглянул на него с недоумением:

— Вы называете своих товарищей… преступниками?

Мур отвечал раздраженно:

— Я давно уже порвал с этими людьми. Но скажите, что с ними? Капитан и Хлебников ранены в схватке? Они отбивались и кого-то убили? Возможно, они умрут еще в дороге?

— Вы этого хотели бы, мичман?

— Я никогда не сочувствовал преступникам.

— Нет, они будут живы. Они не оборонялись. Капитан поранился еще здесь, покидая этот двор, а Хлебников сорвался в расселину. Мне очень приятно сообщить вам, что они будут живы. Знаете, почему мне приятно вам это сообщить? Потому что у нас, в Японии, таких людей, как вы, называют двумя словами: черное сердце.

Мичман встал со скамьи и медленно поплелся в свою тесную клетку. Он хотел бы ответить японцу на оскорбление, но какими словами ответить? Теске мог обидеться и при случае сделать неприятность. Странно, что даже этого губернаторского служку Головнин сумел привлечь и покорить, хотя Мур не помнил, чтобы капитан заискивал перед кем-либо из японцев.

В тишине и тьме каморки мичман долго обдумывал создавшееся положение. Пожалуй, не следовало сожалеть о тех минутах, когда он не смог помешать бегству. Двое самых опасных противников ранены и, главное, потеряли всякое доверие японцев. Он, Мур, не пытался бежать и, следовательно, приобрел еще большее доверие. Теперь использовать бы это преимущество, обвинить беглецов, накликать на них гнев буниоса и японского правительства… Он скажет, да, скажет, что все они, шестеро, друзья и сподвижники Хвостова и Давыдова, что шли они в Японию для нападений, захвата пленных и грабежей, что это лишь начало военных действий России против японского государства… Помнится, где-то, когда-то читал он о Фернанде Кортесе, конквистадоре, завоевавшем Мексику… Кортес разрушил и сжег свои корабли, чтобы никто из его соратников не попытался возвратиться на родину до полной победы. Мур последует примеру Кортеса: больше, чем корабли, — он сожжет за собой родину. Он не вернется в Россию, но купит себе свободу еще здесь, в Японии. С этого и начнется его отважный и неповторимый путь. А если придется возвратиться? Не страшно — шестерых моряков все равно не будет в живых. Пословица говорит: мертвые сраму не имут, и если в России он назовет их, мертвых, трусами и предателями, кто сможет опровергнуть это?