Илла вернулся на том же коне, взмыленном и шатающемся от непосильных для него резвости и ноши.
Дари почти свалился и бережно снял с седла жену.
Ей не просто сказали о новой свадьбе мужа. Налили дурманного настоя, наплели гадостей и дали нож. Апи умел мстить, и делал это всегда страшно. Мира лечила сосредоточенно и спокойно. Зато Дари дрожал и молча глотал слезы. Послушно приносил воду по первому требованию. С чудовищной легкостью отчаяния выдрал из-под спящих, не решившихся и слова молвить, войлок, когда понадобился он. Потом оставил еще один шатер без подушек и одеял. Дрова послушно принесли незнакомые люди, к тому времени не спал уже весь род битри. Стояли молча плотным кольцом, оставив пяток саженей свободного места для снави и смотрели, как в раннем сером предзорье Мира зовет из неведомой дали тихую и совершенно обескровленную женщину. Как разгорается заря и розовеют губы жены Дари. Как она проснулась, виновато улыбаясь, как с облегчением заплакала на руках мужа.
К глубокому изумлению Вэрри, Миратэйя ничуть не ослабла от лечения. Встала, громко и сердито потребовала привести «шакала Апи». И его привели те, кто вчера боялся даже близко от шатра пройти. Может, он и дракон, но такого делать с людьми не умеет. Создать страх проще, чем его победить.
– Слушай меня внимательно, все слушайте, – решительно сказала Мира и голос ее зазвенел. – Вы так изолгались, что сами себе противны. Но я вас вылечу. Это будет больно, лечение порой труднее болезни. Каждый, кто принадлежит к роду битри, живущий ныне или готовый родиться, до последнего мига не скажет безнаказанно и слова лжи. Не кивнет и не покачает головой, не смолчит и не отвернется, пытаясь нарушить лечение. Любая ложь – это боль. И единственное от нее спасение – правда. И так станет с этого дня по моему слову.
– Проверим, – предложил Вэрри, когда тишина сделалась невыносимой. – Апи, расскажи про игру в лошадки. Тут подголоски твоего сынка обмолвились.
Губы старого шакала шевельнулись, готовя первый звук – и исказились гримасой боли. Он беззвучно визжал, безголосо кричал, стонал и хрипел, корчась. Упал в пыль и забился в судорогах, бледнея, выкатывая глаза и кашляя желчью. А потом затих.
– Неизлечим, – почти испуганно выдохнула Мира. – Дракон, я опять делаю глупость? Ох, ему ведь и снавь теперь не поможет.
– И прежде бы не помогла. Попробуем снова, – усмехнулся Вэрри, находя взглядом вчерашнего болтуна. – Ты! Расскажи про лошадей, что знаешь.
Заранее бледный до зелени мужчина вышел вперед и тихо заговорил, вздрагивая от звука собственного голоса. Четыре зимы назад покойный Апи велел найти рыжую кобылу с отметкой на лбу, форму которой зарисовал. Ее пришлось покупать, и дорого, у дальнего племени. Но выполнить требование удалось в точности. Белая метина, косо режущая морду от левого уха до губ. А еще искали вороного жеребца без отметин.
Парень всхлипнул жалобно и упал на колени.
– Солгу – умру, – рванул он волосы и уткнулся лицом в пыль. – Правду скажу – тоже не выживу, о демон. Твоих коней мы захотели. Апи желал байгу без обмана выигрывать год за годом, чтоб все наверняка. С осени той проклятой случая ждали, чтоб лучшую кобылу забрать. Ее увели в жестокий буран, нам всё удалось, она за детенком своим шла и не упиралась. Следы замело, воровать показалось просто, она еще и жеребая была, теперь здесь, у Золотого моря, троих краденых из Гриддэ стережем. Жеребца тоже пытались забрать несколько раз. Думали, у него масть ровная, легко подобрать, но не всё так гладко на деле, как на словах: он троим головы проломил, а скольким кости крушил и кожу рвал, и не упомню. Злой, неукротимый, мы отступились. Да и искали его хозяева. Держит Апи лошадей тайно, в лощине. Отсюда недалеко, там личное пастбище Битринни. А толку-то? Никого не подпускают, даже рожденный в степи конь. Дикие, дикие они…
– То-то Актама нет до сих пор, – усмехнулся Вэрри. – Занят! Ладно, живи, если он позволит. Все же первым правду сказал. Но впредь к долине Гриддэ…
– Нет, никогда, – отчаянно замотал головой похититель коней.
Люди зашептались: действует лечение.
Жена Дари чуть приподнялась и очень тихо спросила, нет ли ведомой кому причины ее болезни. Нашлась: вскрикивая на каждом втором слове и всхлипывая, когда боль требовала продолжать говорить, а благоразумие советовало смолчать, повинилась местная знахарка. Давала отвар, а он не от простуды. А еще, приходя в гости, капли в воду подливала, сам Апи велел, жизни лишить грозил, детей извести.
Мира прижалась к плечу своего дракона – она только теперь поняла, что сделала. Во лжи жить трудно, но чего они теперь друг другу наговорят? И можно ли будет не передраться до большой крови, выясняя старые тайны? Вон, прорвало плотину – уже не цедят слова испуганно, а кричат в голос. Видно, не всем легко было молчать год за годом и копить в душе гниль. Вскрылся нарыв.
Неделя прошла в непрестанном кошмаре. Погибли еще четверо, Мира испуганно жалась к надежному плечу все плотнее. Дари смеялся и утешал ее: он и не заметил, что должен говорить лишь правду под страхом боли или даже смерти. Всегда говорил, и при Апи страх был куда мучительнее, – не за себя, за родных, это вовсе невыносимо. Обойдется, привыкнут и прочие. Не так уж трудно, зато как полезно!
Потрясенные племена илла расходились по своим кочевым путям, оставив долину опять роду битри. Им пока нельзя менять место, и так слишком много свалилось нового, вздохнула щедрая победительница байги, сообщив старикам степи свою волю. Дари улыбнулся и поклонился – спасибо. Он все-таки унаследовал род и право старейшины. А что оставалось делать битри, если пока один Дари не заикается через слово? Правда, на лечение его шрамов времени и сил не осталось, но Мира туманно намекнула, что есть иные снави, уроженки степи, которым наверняка захочется посетить род битри теперь, в его новом виде. И даже пожить тут, пожалуй. Она постарается и устроит при первой возможности.
Новый асхе-битри, глава рода, опять поклонился и огорченно вздохнул: «маленький ягненок» Ильсай уходит, такой добрый и всеми любимый. «Добыча дракона», – гордо сморщила нос Мира. Если кто и был в эту осень несчастлив в степи, то лишь братья Дари, которым было позволено разделить стада и откочевать. Они не могли остаться. Правда их буквально убивала. А еще насмешки: жены, добытые обманными победами в скачках и угрозами Апи, забрали детей и ушли к родителям, не забыв прихватить и долю скота. Но кого теперь интересовали их овцы и кони, когда по селению носился целый табунок гриддских, отрада глаз и живое воплощение Священного жеребца неба?
Актам гордо выгуливал медношкурую «жену», ничуть не подурневшую в злом плену илла. И то и дело толкал друга в плечо, прихватывал за рукав зубами, фыркал сердито, требуя глянуть на младших детей, не один ведь Норим красавец! Вороному скоро три, и он великолепен. А что будет со старым Дарги, когда он увидит младшего, пока еще голенастого и худощавого двухлетку! Зато шкура его горит долгожданным в линии ханти бронзовым огнем! И какой рослый, выше отца станет с годами. Ведь теперь обожаемый и умный Вэрри не минует долину Гриддэ? Нет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});