Шарлотта де Лузиньян хотела вступить на подножку, как дверцы экипажа неожиданно захлопнулись, слуга вскочил на козлы, и лошади помчались с такой быстротой, что стоявшая вокруг толпа с испугом расступилась.
Обе дамы были так озадачены, что в первую минуту ничего не чувствовали, кроме досады на небрежность слуги. Он был в ливрее Борджиа, и хотя лицо его показалось незнакомым Шарлотте, но среди толкотни она не обратила на это особого внимания. Катарина со своей стороны была убеждена, что всё случилось вследствие недоразумения, которое разъяснится, как только она приедет в палаццо Лузиньян. Тем не менее она с беспокойством думала о Шарлотте и с нетерпением ожидала, когда остановится экипаж, так как по её расчётам она должна была скоро приехать. Но лошади быстро уносили её из улицы в улицу; наконец она заметила, что очутилась за воротами Рима и что несколько всадников окружают экипаж. Панический страх овладел ею; она невольно вспомнила о Чезаре Борджиа. Такой поступок был в его характере, а после того, что Катарина слышала, ей нечего было ожидать, что он пощадит её честь даже в том случае, если бы ему было известно её настоящее имя.
Между тем для Шарлотты де Лузиньян одна неожиданность следовала за другой. Едва успела она опомниться после отъезда Катарины Карнаро, как снова был подан экипаж и перед ней очутились знакомые лица слуг в ливрее дома Борджиа; один из них почтительно открыл дверцы экипажа, чтобы подсадить её. В первую минуту Шарлотта обомлела от удивления. Затем она стала расспрашивать слуг, и, когда убедилась, что им ничего неизвестно, у неё появилась мучительная догадка, что её подруга сделалась жертвой насилия, так как подобные случаи не составляли редкости в те времена. Но похищение Катарины Карнаро не могло пройти незамеченным. Венецианская республика несомненно вступится за свою приёмную дочь и подвергнет строгой ответственности всех лиц, прямо или косвенно причастных к делу. Шарлотта не была труслива и много раз в своей жизни находилась в крайне затруднительном положении, но в данном случае мужество совсем покинуло её; она пожалела, что приняла участие в любовных делах неаполитанского принца и своей политической соперницы. Она была уверена, что может принудить своих слуг к молчанию, но дело представлялось ей далеко не безопасным. Хотя в Венеции строже наказывали за самый ничтожный государственный проступок, нежели величайшее преступление, нарушавшее законы общечеловеческой нравственности, но теперь трудно было рассчитывать на снисходительность республики. С другой стороны, Шарлотту сильно беспокоила участь её невестки, потому что Чезаре Борджиа, пресытившись своей жертвой, мог устранить её с помощью яда или кинжала, как он делал это во многих других случаях.
С этими мыслями Шарлотта поспешно поднялась по лестнице своего палаццо, так как у ней всё ещё оставалась слабая надежда застать Катарину. Но тут она узнала от слуг, что маркиза Циприани ещё не возвращалась домой.
Между тем Катарина пришла в полное отчаяние, когда окончательно убедилась, что её везут куда-то из Рима; она даже не знала, в каком направлении, потому что наступившая темнота мешала разглядеть окружающую местность.
Экипаж быстро катился по большой дороге, несмотря на глубокие колеи и ухабы. Катарина знала, что на её крики не будет обращено никакого внимания, так как слуги в этих случаях буквально исполняют приказание своих господ, и что, несмотря на сопротивление с её стороны, она всё-таки будет доставлена в то место, где её ожидают. В её душе происходила борьба противоречивых мыслей и ощущений. По временам она была вне себя от гнева и решалась бороться до последнего, но затем мужество покидало её, и она доходила до совершенного бессилия. Она проклинала себя и свою несчастную судьбу и почти готова была смотреть на свою любовь как на тяжкий грех, потому что небо, видимо, не благоприятствовало её союзу с принцем и, быть может, готовит ей теперь неминуемую гибель. Сообразно духу тогдашнего женского воспитания, она возносила молитвы к небу и давала обет отказаться от своей привязанности, если Пресвятая Дева охранит её и спасёт от грозящей беды.
Среди этого хаоса мыслей она заметила, что экипаж остановился. Решительная минута наступила; сердце её усиленно билось; она едва не лишилась чувств от страха и беспокойства.
Каждая минута казалась ей вечностью; наконец дверцы экипажа открылись, и она едва поверила своим глазам, когда перед ней очутилось знакомое лицо её младшего брата — Ферранте Карнаро.
Катарина всё ещё находилась под влиянием мучивших её опасений, так что сначала не могла понять, в чём дело. Но Ферранте скоро вернул её к действительности, объяснив ей, что решился на её похищение по приказанию Совета Десяти и мог выполнить его только благодаря содействию венецианского посольства в Риме. Затем молодой Карнаро добавил, что ему велено во что бы то ни стало доставить сестру в Азоло, где её будут охранять строже прежнего, чтобы отнять у неё всякую возможность действовать по собственному побуждению, без согласия республики.
После этой речи Ферранте подал руку сестре, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Он ожидал, что Катарина осыплет его упрёками и даже, быть может, сделает попытку к сопротивлению; поэтому он очень удивился, когда она с радостным восклицанием: «Мой брат!» — бросилась ему на шею и начала громко рыдать.
Путешествие продолжалось почти без остановки. За экипажем бывшей королевы следовала её свита, которая по распоряжению Ферранте была одновременно с нею привезена из Рима. Но по прибытии в Азоло Катарина должна была немедленно отпустить своих верных слуг в силу особого приказания венецианской синьории, но при этом ей было объявлено в виде утешения, что они не подвергнутся никакому наказанию.
Шарлотта де Лузиньян в тот же вечер была выведена из мучительной неизвестности письмом, которое ей было передано дворецким. Ей сообщали, что венецианскому сенату удалось узнать через преданных слуг местопребывание бывшей кипрской королевы и что теперь велено отвезти её в Азоло с почётом, подобающим её сану. Но так как бегство Катарины Карнаро не имело никаких последствий, то республика желает предать дело забвению. В заключение принцессе Лузиньянской советовали хранить молчание ввиду её собственных интересов, потому что в противном случае она может навлечь на себя неприятности, которые помешают её дальнейшему пребыванию в Риме.
Несмотря на оскорбительный тон письма, Шарлотта, прочитав его, вздохнула свободнее. Но в то же время в душе её впервые проснулось сомнение относительно возможности идти наперекор государственным планам могущественной республики и добиться когда-либо кипрской короны с помощью интриг.
Между тем неаполитанский принц Федериго, не получая никаких известий из Рима, предавался сладким мечтам. Несмотря