Несколько дней спустя в Париж прибыло письмо Карла XIII. Кандидатура, представленная на благоусмотрение императора, не отличалась существенно от кандидатуры, сразу же завоевавшей его симпатии.
Она вела к той же цели, правда менее прямым путем. Не подготовляя слияния корон, она создавала связь между Швецией и Данией. За ней было даже некоторое преимущество, ибо Россия легко могла согласиться на нее, тогда как возможность полного слияния скандинавских государств, вероятно, встревожила бы ее. Наполеон перестал думать о датском короле и охотно присоединился к выбору принца Августенбурга. Приняв за правило не вмешиваться непосредственно в дела Швеции, он не высказал своего согласия в точных выражениях, но в своем ответном письме королю от 24 июня вставил следующую фразу: “Я получил письмо Вашего Величества от 2 июня. Принимая искреннее участие в вашем горе, я глубоко огорчен затруднениями, в какие поставило вас это новое обстоятельство. Я испытал некоторое удовольствие, увидя по вашему письму, что Провидение указало вам средство выйти из затруднений… Проект возобновить связь Швеции с Данией, очевидно, представляет особые выгоды для вашей страны”.[562]
Нашей дипломатии поручено было разъяснить эти не вполне ясные выражения. Со времени заключения мира Франция держала в Стокгольме простого поверенного в делах и, хотя император и назначил посланником в Стокгольм барона Алькиера, он приказал ему оставаться в Париже до тех пор, пока Швеция не исполнит всех наших требований относительно блокады. 24 июня император посылает Алкиеру приказание уехать на другой же день в Стокгольм и немедленно вступить в должность. “В виде инструкции, – пишет он Шампаньи, – вы дадите ему предписание горячо поддерживать датского принца, но не компрометируя меня”. (Под словом “датского принца” он разумел принца Августенбурга, состоявшего в родстве с датской династией.[563] Словом, он остановился на мысли принять деятельное, хотя и осторожное, участие в пользу наипростейшего, самого правильного и естественного решения, которое должно было обеспечить будущее Швеции, не причиняя беспокойства России.
Письмо к шведскому королю было отправлено на другой день, 25-го. Алькиер спешно готовился к отъезду. Все налаживалось в пользу принца Августенбурга, и, без сомнения, император был крайне удивлен, если бы узнал, что в эти же часы, без его ведома, в самом Париже, у маршала, – зятя короля Жозефа, – замышлялся совершенно иной план. За несколько дней до этого приехал в Париж молодой шведский офицер, поручик Мернер. У него не было никаких поручений от его правительства. Он не был даже представителем партии, а только известной группы людей. Небольшой кружок друзей дал ему поручение найти для Швеции наследника. Несколько военных и профессоров Упсальского университета, всей душой отдавшихся возрождению своей родины, страстных поклонников Франции и ее армии, возымели мысль восстановить силы Швеции у источника воинских доблестей и героизма. Им пришло в голову поискать наследника и будущего короля в императорской главном штабе и с этой целью обратиться к одному из маршалов Наполеона.
Естественно, что из группы маршалов их выбор пал на единственного человека, которого Швеция знала не только по имени. Во время кампании 1807 г, Бернадот, принц Понте-Корво, сражался со шведами в Померании. Он держался как любезный противник и великодушный победитель. Позднее, в 1808 г., когда русские напали на Финляндию, ему было поручено произвести высадку в Сканию. Воспользовавшись неопределенностью инструкций, он не посягнул на шведскую территорию. Он предпочел щадить старых союзников Франции, не приобретая за их счет военной славы, и его бездействие, вызвавшее в Петербурге большое неудовольствие, положило начало его популярности в Швеции. Его-то, главным образом, и имели в виду Мернер и его друзья. Молодой поручик с безрассудной, свойственной его годам, самонадеянностью, вызвался позондировать в Париже почву и взял на себя предложить маршалу новое поприще деятельности и испросить согласия французского правительства и убедить Бернадота и Наполеона.[564]
В Париже Мернер открылся сначала какому-то приятелю, географу Лапати, человеку мало кому известному, занимавшему скромную должность в министерстве иностранных дел. Просмотрев вместе список маршалов и подвергнув его тщательной критике, Мернер и Лапати вынесли твердое убеждение, что из всех знаменитостей только один Бернадот отвечал требуемым условиям, ибо будучи участником славы Наполеона, не был слепым поклонником его политики. Самым трудным делом было заставить поверить в действительное существование, а тем более в важное значение партии, существовавшей только в воображении нескольких человек, увлекавшихся воинственным энтузиазмом”.[565] Так как в Швеции такой партии не существовало, решено было создать ее в Париже. Мернер привлек к своему плану шведского консула Сигнеля, затем графа Вреде, человека с громким именем и высоким положением, посланного шведским правительством для принесения поздравлений императору по случаю брака. 25 июня Вреде взялся повидать Бернадота и сделать ему первые предложения.
Мечтой Бернадота было царствовать. Сначала он прикинулся, как заведено и полагается в подобных случаях, что нисколько не интересуется этим делом; но затем сдался на убеждения, что без него гибель Швеции неминуема. Несколько часов спустя он был у императора. Он сказал ему, что могущественная партия обратилась к нему с предложениями, и просил позволения выступить кандидатом на выборах в сейме.[566]
Сперва император выслушал его с некоторым недоверием: слишком трудно было взглянуть серьезно на эту неожиданную кандидатуру. Но когда он услышал те же речи от некоторых из своих приближенных, содействием которых заручились находящиеся в Париже шведы, он отнесся к их просьбе с большим вниманием. Вместе с кандидатурой Бернадота возникал и новый вопрос. Следовало ли решительно отклонить ее или же воспользоваться ею? Император не допускал и мысли об открытой или даже тайной поддержке принца Понте-Корво. У него не было ни малейшего желания раздражать русских и выводить их из терпения, что неминуемо случилось бы, если бы он собственной властью водворил по соседству с Россией не только французское влияние, но, в лице ее маршала, самое Францию. Однако, покончив с вопросом не оказывать ни явной, ни тайной поддержки Бернадоту, он спрашивает себя, как же ему держаться дальше. Запретить ли Бернадоту выставить свою кандидатуру, или же, не покровительствуя, но и не мешая ему, предоставить ему действовать и попытать счастья на свой страх? В каждом из этих решений он видел выгоды и затруднения, и, по мере обсуждения, и те, и другие выступали все более.[567]
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});