Тридцативосьмилетний ветеран китайского коммунистического движения Чжан Готао был человеком в высшей степени властолюбивым, гордым и не терпящим компромиссов. Высокого роста, с острыми скулами и тяжелой челюстью, выпяченной несколько вперед, он и внешне-то производил впечатление трудного в общении человека. А по характеру был просто взрывным. За свою долгую жизнь в КПК и Коминтерне он не раз, как мы помним, оказывался в оппозиции — то Марингу, то Ломинадзе, то Цюй Цюбо. Весной 1930 года, работая в ИККИ, ему долго пришлось оправдываться перед комиссией по чистке китайских студентов Москвы за свои прошлые «грехи». Тогда, на волне борьбы с троцкизмом, кое-кто в ИККИ старался даже «пришить» ему связи с троцкистским подпольем, но из этого, правда, ничего не вышло. ЦК ВКП(б) и ЦК КПК сочли информацию о его «троцкистских связях» «провокацией»163. В целом в Коминтерне к нему относились хорошо, и, хотя иногда «прорабатывали», делали это скорее по большевистской обязанности везде и в каждом подозревать врага. А вообще, по большому счету, считали своим и в ноябре 1927-го, за три года до «чистки», даже наградили орденом Боевого Красного Знамени как «мужественного борца китайской революции».
Тем не менее бывшие студенты КУТК, Ло Фу, Бо Гу, Ван Цзясян и Кай Фэн, полагая, что «дыма без огня не бывает», относились к Чжан Готао с подозрительностью, считая его «старым оппортунистом» и «скрытым троцкистом». А тот, в свою очередь, будучи одним из основателей партии, смотрел на «мифовских выскочек» с плохо скрываемым презрением.
Так что излияния «радости» при встрече никого не могли обмануть. Новый конфликт в руководстве был неизбежен. И Мао от него мог только выиграть: ведь он, по существу, оказывался над схваткой: «московские студенты», желая оттеснить Чжан Готао, должны были неизбежно группироваться вокруг него. Только Мао, с его умением плести интриги и маневрировать в, казалось бы, безвыходной ситуации, мог обеспечить благоприятное для них соотношение сил.
Да Мао и сам весьма недоверчиво относился к Чжану. Он понимал, что Чжан чувствовал себя «хозяином положения». У него под ружьем находилось в семь-восемь раз больше бойцов, чем в войсках Центральной Красной армии. Его солдаты были неплохо вооружены, сыты, одеты и обуты. Свой боевой дух они еще не растеряли, и Чжан Готао пользовался у них, их командиров и комиссаров непререкаемым авторитетом. Измученные, оборванные и почти полностью потерявшие боеспособность части Центральной армии не шли с ними ни в какое сравнение. Тем более что из 10 тысяч добравшихся до Маогуна 2 тысячи относились к нестроевым164.
Понятно поэтому, что в таких условиях дух «дружеской непринужденности» быстро испарился. Чжан стал требовать власти. В июле его войска подкрепили претензии своего вождя, спровоцировав ряд вооруженных столкновений с отрядами Мао Цзэдуна165. Мао и другим лидерам КПК ничего не оставалось, как отступить. В середине июля Ло Фу выразил готовность передать Чжану должность генсека. Но тот предпочел более важный по тем временам пост генерального политкомиссара объединенной Красной армии, которая вскоре была реорганизована в девять корпусов. (Четыре из них были сведены в армию 1-го фронта, а пять — в армию 4-го фронта.) Чжоу ушел в отставку, а заодно и Мао снял с себя обязанности фронтового политкомиссара. Контроль над армией перешел к Чжан Готао. Его командиры потребовали отдать ему и пост председателя Центрального Реввоенсовета, но Чжан милостиво оставил его Чжу Дэ. Все равно эта формальная должность не имела большого значения: власть в ЦРВС сосредоточилась в руках Чжана166.
А тем временем Великий поход продолжался. Объединенная армия шла на север, к границе провинций Сычуань, Ганьсу и Шэньси, где по решению Политбюро должна была образовать новый советский район. Оставаться в западной Сычуани было нельзя прежде всего потому, что местные горские племена проявляли к коммунистам, грабившим их беспощадным образом, особую ненависть. Места здесь были дикие и опасные, а нищета — самая ужасающая. Мао Цзэдун рассказывал Сноу: «В Сычуани восемнадцатилетние девушки ходят совсем без штанов. Они настолько бедны, что не могут их купить. Если бы Гитлер хотел запретить нудизм, в Китае бы ему пришлось дать всем им штаны»167. Но Красной армии требовалось продовольствие, а потому, как пишет один из участников марша, «волей-неволей мы были вынуждены забирать до последней крошки все, что могли отыскать, и постоянно посылали в горы продотряды для охоты на бродячий [домашний] скот»168. Долго так, конечно, не могло продолжаться. Агрессивные горцы все чаще нападали на красноармейцев, принесших в их край только горе.
Впереди на пути коммунистов лежало огромное заболоченное плато, и миновать его они никак не могли. Надо было идти. Но как раз в это время Мао и Ло Фу решили нанести Чжан Готао ответный удар, а потому через несколько дней после того, как Чжоу уступил Чжану место генерального политкомиссара, в двадцатых числах июля, движение было приостановлено. Политбюро собралось на очень важное заседание. Спокойным голосом Ло Фу попросил Чжан Готао отчитаться о проделанной им работе со времени его отъезда из Шанхая в советский район на границах провинций Хубэй — Хэнань — Аньхой в апреле 1931 года. (Как мы помним, Чжан вынужден был эвакуировать этот район под ударами Чан Кайши уже в октябре 1932 года.) После доклада Чжана выступил Мао, обрушившийся на Чжан Готао с едкой критикой. Он обвинил старого знакомого в «серьезных ошибках», допущенных им при сдаче старой опорной базы. Чжан, конечно, отверг все обвинения, и заседание закончилось безрезультатно. Но новый внутрипартийный конфликт приобрел отчетливые формы. Через две недели, на новом заседании Политбюро, Ло Фу обвинил Чжан Готао уже в сдаче его новой базы в северной Сычуани. На это Чжан, наконец, вспылил: «А вы сами-то можете считать свою линию правильной, если потеряли весь Центральный советский район?»169 Ему стало понятно, что Мао и Ло Фу сознательно обостряют обстановку. И он решил отложить выяснение отношений до лучших времен.
А пока предложил разделиться и двигаться в южную Ганьсу двумя колоннами. Одна должна была идти по левому краю болот, а вторая — по правому. Там, в Ганьсу, километрах в ста сорока от границы, им предстояло встретиться. В десятых числах августа левая колонна во главе с Чжан Готао и Чжу Дэ продолжила марш-бросок. Правая же, в составе которой находились Мао и большинство других членов Политбюро, задержалась. Разболелся Чжоу Эньлай: уже с июля он страдал малярией, а тут она приняла тяжелую форму. Врачи делали все возможное, но все же кризис миновал лишь через несколько дней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});