соседние Чувашская и Марийская автономные области. Казань была самым северным округом Поволжья, и на протяжении большей части первого года миссии она была самой крупной географически: на пике своего развития летом 1922 года она занимала территорию в 81 550 квадратных миль — примерно столько же, сколько Новая Англия, Нью-Йорк и Нью-Джерси вместе взятые.
Город Казань, расположенный на слиянии рек Волга и Кама, был важным коммерческим центром и очевидным местом расположения местной штаб-квартиры АРА. В Казани был всемирно известный университет, основанный в 1804 году, среди самых известных студентов которого были математики Лобачевский, Толстой и Ленин, двое последних также были самыми известными исключенными. Население города от 150 000 до 200 000 человек примерно на треть состояло из татар, большинство из которых проживали в одном районе. Татарам удалось частично сохранить официальное использование своего языка и его арабской графики — хотя вскоре им пришлось уступить официальному советскому давлению с целью перехода на латиницу — и большинство общественных вывесок были написаны как на татарском, так и на русском языках.
У людей АРА сложилось весьма благоприятное мнение об этих татарах. В отличие от местных русских, большинство из которых были крестьянами, потомками крепостных, переселившихся в этот район после его поглощения Россией, татары традиционно были торговцами и, как правило, владельцами магазинов в городах и деревнях. Чайлдс считал их «от природы бережливыми» людьми, которые до революции накопили значительное состояние. Он и его коллеги отметили более высокий процент грамотности среди татар по сравнению с русскими в Казани — характеристика, которую американцы, по понятным причинам, сочли привлекательной.
Татарское присутствие придало району экзотический колорит. Татарские города, где местный мулла пользовался значительным авторитетом, отличались деревянными мечетями с минаретами, с которых муэдзин призывал верующих к молитве. Американцев поразил внешний вид татар: кожа «медного цвета», «монгольские» скулы, темно-черные глаза и волосы, а также их восточная одежда, особенно черная тюбетейка.
На первой встрече АРА с ведущими официальными лицами Татарской республики, включая «Президента» Рауфа Сабирова и «премьер-министра» Кешафа Мухтарова, Чайлдса особенно поразил внешний вид Сабирова, которого он описывает как «с почти оливковым цветом лица, черными как смоль волосами и высокими скулами». Это были черты, знакомые ему по американскому контексту: «Размещенный поблизости от индейской резервации в Америке, и в нем можно было бы опознать индейца. На самом деле он был татарином, как и большинство из тех, кто составлял собрание». Он бы не догадался об этом по их фамилиям, которые, согласно обычаю, были русифицированы с суффиксом «ов». Но внешность не оставляла сомнений. Своей матери Чайлдс написал, что у Сабирова «много черт полуцивилизованного индейского вождя».
Связь с американскими индейцами была установлена несколькими неделями ранее специальным следователем Гувера Верноном Келлогом, уроженцем Канзаса. Келлог вел один из тех рукописных дневников, которые, несмотря — или, может быть, из-за того факта, что они нерегулярны, телеграфны, иногда зашифрованы, а иногда и не поддаются расшифровке, ценятся историками за их очевидную спонтанность и подлинность, в отличие от более отточенных машинописных дневников, таких как тот, который оставил Чайлдс. После первой встречи Келлога с местными татарскими вождями он записал в своем блокноте:
«Конференция в доме правительства и особенно в салоне-вагоне — Мухтаров, Валидов и Сабиров — при тусклом свете свечей — низкие мягкие голоса — тишина — черные волосы — смуглые лица — контролеры-переводчики и бесконечные сигареты — как конференция с [американскими] индейцами».
Хотя Сабиров был председателем Совета народных комиссаров и, следовательно, как это понимали американцы, «президентом», они быстро обнаружили, что реальной властью в Казани он не был. Чайлдс описывает его как «неуклюжего ньюфаундленда. Он болезненно осознавал свою неадекватность и никогда не притворялся кем-то иным, кроме простого крестьянина, которым он и был». Мухтаров, как председатель центрального исполнительного комитета Совета, обладал соответствующей реальной властью и физическим присутствием. Он был, по словам Чайлдса, «движущей силой» правительства в Казани — «стройным, динамичным, глубоко серьезным, предельно честным и всецело преданным Революции».
В дневнике Келлога он описывается как «молодой, худощавый, похожий на студента — мягкая белая рубашка, расстегнутая на шее — белые руки — интеллигентный — быстрый, спокойный — «Говорит медленно, но действует быстро». О местных чиновниках в целом он пишет, что «если бы их встретили на улице, они были бы кем угодно из обычных людей — за исключением Мухтарова, — который быстро разбирается в автомобилях».
Чайлдс нашел манеры Мухтарова «очень оживленными и деловыми»; он действовал «с уверенностью фельдмаршала».
Проницательные черные глаза выдавали сильную решительную волю, которая получила подтверждение в прямой и властной манере, в которой он говорил и отдавал свои приказы. На самом деле наибольший интерес представляла его молодость, поскольку ему не могло быть больше тридцати лет; тем не менее, в его властном облике не было недостатка, и при этом в его поведении не было ни малейшего налета высокомерия. Он был одет в выцветшую голубую рубашку и без галстука. В ходе конференции, которая длилась примерно час, я не верю, что он произнес хоть одно лишнее слово. Это было тем более примечательно, что русским, похоже, нет ничего лучше, чем бесконечно говорить ни о чем.
Это было первое из многих нелестных сравнений, проведенных членами АРА между «деловитыми» татарами и более рассудительными русскими. Американцы, дислоцированные среди татар, сочли своим долгом написать об этом, как и разъезжающие инспекторы и случайные посетители региона. Фармер Мерфи посетил Казань в октябре с делегацией АРА из Москвы и сразу же влюбился в Мухтарова.
Он принял гостей в прямой, простой, непринужденной манере и сказал несколько приветственных слов, которые по форме и содержанию сделали бы честь любому опытному дипломату. В вопросах, которые обсуждались, он был трезвомыслящим и деловым. Он делал пометки в блокноте на своем столе о том, что предстояло сделать, и не тратил слов на уточнение или объяснение. Когда аудиенция закончилась, он попрощался с нашей компанией так же легко и прямолинейно, как приветствовал их. Мы ушли с чувством, что есть человек, который не только эффективен, но и на которого можно положиться. Говорят, татары такие.
После нескольких недель работы энтузиазм Чайлдса по поводу выступления Мухтарова и компании ничуть не уменьшился: «У них очень простые манеры, серьезный и волевой характер, и они, кажется, очень усердно работают, чтобы привести все в порядок».
Первые впечатления АРА от местного руководства редко были столь положительными. Тем не менее, часто случалось так, что после того, как американцы оправлялись от шока от первого столкновения и осматривались, они понимали, что местные руководители были одними из самых эффективных людей, оставшихся во всей провинции. Чтобы подняться на вершину местной советской администрации, они должны были быть энергичными, и этой энергии часто было достаточно, чтобы компенсировать недостаток умственных способностей