Читать интересную книгу Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Седьмого июня, в десять часов утра, поручик Балчев вышел из вагона первого класса, неся в одной руке кожаный чемоданчик, а другой придерживая саблю.

Закопченный вокзал с фаэтонами на маленькой площади, почерневшие часы, товарный склад, немногочисленные пассажиры на перроне, в основном крестьяне, и пыльное трехкилометровое шоссе, ведущее в город, поразили Балчева своею будничностью и нарушили торжественно — строгий порядок его мыслей. Было даже как-то оскорбительно, что все это существует независимо от того, другого мира, откуда он прибыл, и будет существовать, что бы ни случилось, а страшная тайна, которую он несет в себе, не имеет никакого значения ни для полей, ни для гор, ни для вагонов и склада, ни даже для этих крестьян-горцев, устремившихся со своими мешками и тюками к дверям вагонов третьего класса.

Балчев пересек колею, вышел на перрон, небрежно кивнул начальнику службы движения. Какой-то босоногий мальчуган предложил ему поднести чемодан, но он прогнал его, прошел за вокзал и, не удостаивая взглядом извозчиков, которые наперебой предлагали ему свои услуги, остановился перед экипажем, запряженным парой гнедых лошадей. С козел, держа в руке шапку, ему улыбался бывший возница его отца.

— Вези меня домой, бай Милан, да побыстрей. И чтоб без пыли! — заявил Балчев, усевшись в экипаж и давая понять, что он не склонен вести никаких разговоров.

Ему удалось восстановить весь предшествующий ход мыслей, и он припомнил принятое ночью в поезде решение и намеченный план. «Первое: сразу же домой — ведь не являться к полковнику с чемоданом, немытым, небритым! Второе: никаких объяснений и излишних разговоров, даже с отцом. И третье: за четверть часа до того, как прибудет следующий поезд, надо снова быть на вокзале».

По сторонам мелькали кривые пыльные вербы. Экипаж колыхался, как лодка, и поднимал тучи пыли. Над полями и лугами трепетало знойное марево. Отяжелевшие от налившихся колосьев нивы и синеющие вдали горы замерли в послеобеденной дреме, но Балчев старался не задерживать своего внимания на знакомых местах и не хотел отдаваться ни чувству радости, что увидит своих близких, ни воспоминаниям. Эти простые радости сразу же меркли, как только он представлял себе важность своей миссии, и им овладевало чувство гордости, что именно он, а не какой другой офицер удостоен высокого доверия доставить пароль — сигнал для переворота, — в родной город. Столичный высший свет, руководители Военной лиги, членом которой он стал в прошлом году, поглощали его мысли и воображение, из его памяти никак не выходил кабинет с высоким лепным потолком, громадный портрет «любимого и униженного монарха», массивный письменный стол, украшенный резьбой, за которым его встретил председатель Лиги, полковник артиллерии. В ушах еще звучал резкий голос, приказывавший ему немедленно отправиться на вокзал и с первым же поездом выехать в К., а затем в свой гарнизон и ни на минуту не забывать о великом деле спасения отечества, об офицерской присяге и чести.

Он был преисполнен воли и готовности действовать, опьяненный мечтами, которым предавался всю ночь. Когда экипаж обогнал группу крестьян, Балчев враждебно взглянул на них и положил руку на рукоятку сабли. «Вот эти-то и поддерживают Стамболийского. Это они унижают его величество и армию! Их обманывают все эти учителишки, адвокатики, лохматые штатские вороны…» — И он вспомнил, что сказал ему однажды его полковой командир, когда принимал новобранцев: «Учитель в селе занимается политикой и социализмом — он крестьянина не воспитал: священник не научил его креститься и читать «Отче наш», а староста — уважать законы и порядок…»

Балчев буквально кипел от возмущения и гнева; положив ногу на ногу, он стал тихонько насвистывать старый боевой марш «Наступит день, когда…». День этот наступает, тот самый день, когда он покажет, как надо служить отечеству, и уже никогда больше не будет опозорена офицерская честь… как это случилось в прошлом году вон в том саду, где виднеется среди зелени павильончик…

Отвратительное воспоминание вызвало на лбу испарину, а мускулистая нога в лакированном сапоге невольно дернулась, словно хотела раздавить это воспоминание. Мысль об опасности и рискованности переворота, которую он прогонял как недостойную, стала еще более неприятна.

Он даже отвернулся, чтоб не глядеть на «злосчастное место», и вдруг увидел знакомую даму, приятельницу его матери. Дама шла по тротуару, держа нераскрытый зонтик и черную сумочку; ее полные руки были в ажурных перчатках. Когда-то он питал к ней мучительную юношескую страсть, убегал, как только она появлялась у них… Сильным, резким движением руки он отдал честь, и ему показалось, что она была смущена его мужественным видом. Да, вот что делает время! Как она постарела, стала почти совсем старухой… Провинция!.. Все осталось таким же, каким было… Вот «Белый медведь», все тот же. Только оконные рамы покрасили зеленой краской. Ну что за безвкусица!.. Он не был здесь с тех пор, как в прошлом году друзья устроили ему прощальный ужин. Кафе-кондитерская «Венеция». Сюда он водил сестру и дочь инженера, хорошенькую Зою, угощал их пирожными… Тот субъект разбил тогда камнем градусник. Но зачем вспоминать и сердиться? «Наступит день, когда…» Мануфактурный магазин «Стефанов и сын» — тут ему покупали галоши… А там пекарня, слоеные пирожки с мясом и пышки, из-за которых ребенком он не раз плакал, перед тем как отправляться в школу. Тогда за ними посылали служанку с тарелкой — иначе он отказывался идти~. Еще два квартала — и будет виден их дом со стеклянным навесиком над входом и с куполом над верандой». Не надо нервничать. Все должно быть как раз наоборот — спокойно, без всякого волнения… Вот теперь он в своем мире. Этот мир есть, так сказать, продолжение того, высшего — мира государственных интересов и прочего.» Тут все ему знакомо, как в казарме, за небольшим исключением, поскольку гражданская жизнь усложнена различными партиями, мошенниками, подлецами и тому подобным, и вот теперь государство находится в руках предателей, а доблестные граждане низвергнуты, как его отец… Ну ничего, так будет только до послезавтра, когда он поднимет свой эскадрон! Полицейские участки, околийские управления, почта… Вряд ли железная метла армии минует их… Строгость и порядок!.. Вот сейчас Мара, увидя его, кинется к нему на шею и закричит, а мама прибежит из своей комнаты, где свет такой приятный и мягкий. Милая мамина комната…

Они ехали по главной улице, и с ним все чаще здоровались владельцы магазинов, сидящие на стульчиках и попивающие свой предобеденный кофе в прохладной густой тени зданий, ремесленники, знакомые горожане… У него много знакомых — ведь он сын бывшего окружного начальника, господин поручик. Но если бы они знали, зачем он мчится по городу, то низко кланялись бы ему до земли и глядели бы на него с еще большим уважением. Ему самому был приятен цокот конских копыт по мостовой, скрип экипажа, приятно сознание тайны, которую он нес в себе, приятны мечты о будущем… Ах, родной край!

Приказав вознице подождать у дома, он быстрыми шагами пересек небольшой двор, огороженный проволочной сеткой. Только что скошенная трава наполняла воздух запахом свежего сена, в котором тонул тонкий аромат цветущих роз. У самого лица его пролетела бабочка. Он толкнул тяжелую дверь, взбежал по застланной дорожкой лестнице и, позванивая шпорами и саблей, вошел в гостиную. Венецианское зеркало, словно сделанное из синеватого льда, лимонное деревце, три двери, ковер, стенные часы и висячая лампа — все было как прежде.

Одна из дверей отворилась, появилась прыщеватая упитанная служанка и смутилась.

— Где все наши? Отец дома? — спросил он, кладя на стол чемоданчик и фуражку.

— Госпожа, господин поручик приехал! — испуганно крикнула служанка.

В ту же минуту из соседней комнаты, как снаряд из пушки, вылетела сестра и с воплем «Мама, братец!» повисла у него на плече и неловко поцеловала в щеку.

Он попытался отстегнуть саблю, но толстенькая, смуглая вчерашняя гимназистка с широкими, как у отца, плечами, за которыми болтались черные косы, продолжала его тормошить и прыгать вокруг него. Неслышными шагами, шелестя длинным платьем, в распахнутую дверь вошла мать. Балчев сразу же увидел ее сомкнутые брови, светло-карие, полные радостного испуга глаза и тотчас же ощутил на своих губах прикосновение ее мягких губ. Следом за нею выкатился, как шарик, кривоногий, с лисьей мордочкой Буби, умиленно заскулил и от радостного возбуждения описался у его ног.

— Почему так внезапно, без предупреждения, Ваньо? — спросила мать, выпуская его из своих объятий.

— Я здесь всего на несколько часов, мама. Еду из Софии, и мне сразу же надо явиться в гарнизон. Меня ждет бай Милан у дома в фаэтоне.

И поскольку они недоумевали, он объяснил им сухо и коротко, что был вызван из своего гарнизона по срочному делу.