У них был всего час до того, как за Беркутом приедет повозка, и до того, как за Арлингом придет иман. Сегодня Регарди в очередной раз сдавал «Шепот Пайрика», прозванный им «Плясками на Горящих Углях». Он бы предпочел провести этот день над размышлениями о несправедливости судьбы, которая выбрала Беркута познать тайны серкетов, но, похоже, придется до заката потеть на Огненном Круге.
Итак, у него был целый час на то, чтобы проститься с другом. Бесконечно много, и ничтожно мало. И хотя Арлинг заранее продумал то, что должен был сказать Шолоху на прощание, когда они вышли за ворота, говорить оказалось не о чем. Мысли были похожи на редкие облака, случайно пригнанные ветром в песчаные дюны. Они обещали дожди, но пролетали мимо, так и оставшись случайными мазками на небе.
Когда Беркут предложил позавтракать в небольшой керхской закусочной «На Углу», где подавали самую вкусную ореховую хабу в Балидете, Регарди даже обрадовался. К тому времени он успел изрядно проголодаться, да и за едой много говорить не придется. Больше всего ему хотелось просто посидеть с Шолохом, забыв о том, что расставание неизбежно. Как бы кучеяр не доставал его своим вниманием, Арлинг понял, что привязался к нему едва ли не сильнее, чем к учителю. Школа Белого Петуха была не только новым домом, она стала его новой семьей. Беркут же стал его братом, которого у него никогда не было, но иметь которого оказалось столь же приятно, сколь и хлопотно. Еще оставался Сахар, однако той душевной близости, которая возникла у Регарди с Шолохом, у них с керхом не было. Арлинг не хотел думать о том, какой станет его жизнь без Беркута, но понимал, что сегодня ему предстоит еще одна потеря.
Их раннему приходу не удивились. Таверна находилась рядом с крупной торговой улицей и часто обслуживала керхов, которые приезжали в город еще до рассвета, чтобы занять места на площади. Вот и сейчас несколько кочевников ждали открытия рынка, неспешно потягивая крокс. Напиток из сока чингиля с верблюжьим молоком и перцем. Когда Арлинг из любопытства его попробовал, то был вынужден провести остаток дня на циновке в своей комнате. Вывод был ясен. Не все то, что мог пить и есть кочевник, годилось для желудка драгана.
Таверна отличалась еще и тем, что в ней имелась пара столов для заезжих посетителей, которым были непривычны подушки и низкие подставки вместо столов. Беркут никогда не возражал против стульев, поэтому Арлинг выбрал крайний стол, с удовольствием поставив локти на столешницу. Она была не первой чистоты и источала столько оттенков зловония, что даже он не решился бы их определить. Однако здесь, в самом дальнем углу, их никто не мог услышать. Почему-то эта деталь показалось ему особенно важной. Хотя, что можно было подслушать в разговоре двух друзей, которые расставались?
Впрочем, и разговора-то пока не получалось. Арлинг попытался угостить Беркута ореховой хабой, но тот заявил, что уже начал готовиться к Испытанию и от сладкого отказался. В ответ Шолох предложил пирожное Арлингу, но Регарди тоже не мог позволить себе угощение. Учитель всегда чувствовал, когда он нарушал запреты, наказывая еще большим ограничением в еде. Да и не очень-то ему сегодня хотелось лакомиться. Сладость должна была приносить радость, он же был уверен, что даже сахар покажется сейчас горьким.
Заказав по ржаной лепешке с козьим молоком, они замолчали. Арлинг пытался представить, что сегодня обычное воскресное утро и что после этого завтрака им предстоит редкий день ничегонеделанья, когда можно пойти искупаться в разливе Мианэ за дальними фермами, бездумно побродить по городу, устроить скачки с керхами на скотном ряду, купить большой кусок халвы и целиком его съесть, не думая о последствиях, а вечером послушать тоскливые песни старых караванщиков в какой-нибудь корме. Но даже его воображения не хватало. Таверна оставалась местом, где он прощался с другом, грядущий день обещал быть тяжелым и напряженным, а сидящий напротив Беркут был похож на кого угодно, но только не на того беспечного и болтливого кучеяра, которого Регарди встретил в школе много лет назад.
И хотя в последнее время Шолох всегда был сдержанным, сегодня спокойствие мальчишки удивляло. Ведь Беркута ждал не только тяжелый месячный переход в окрестности Иштувэга, где, по слухам, находилась Пустошь – точное место знали только посвященные, – но и совершенно новая жизнь, которая могла закончиться быстрой смертью. Можно было сколько угодно тренироваться, но правда оставалась неутешительной. Испытание проходили единицы. Несмотря на то что первые недели после того, как иман объявил о своем выборе, Арлинг исходил злобой на весь мир и на Шолоха особенно, сейчас от ненависти к кучеяру не осталось и следа. Ему хотелось только одного – чтобы Беркут никуда не уезжал.
Задумавшись над тем, какие мысли витали в голове жующего лепешку товарища, Арлинг не сразу заметил, что у них появились соседи. Желтокожие жители песчаных государств были частыми гостями в Балидете, и, возможно, он не обратил бы на них внимания, если бы не случайно брошенная фраза на искаженном кучеярском – Бои Салаграна.
Она была похожа на стрелу, пущенную в голову. Словно острие враждебного металла, рой незнакомых образов ворвался в сознание, заставив вспомнить сон, который привиделся ему под утро и был благополучно забыт из-за резкого пробуждения. Теперь он был уверен, что ему снились Бои Салаграна. Люди устроили их на улицах незнакомого города, состязаясь друг с другом в смертоносном искусстве солукрая. Оторванные конечности, изувеченные туловища и отрубленные головы перемешались в кровавой неразберихе, поверх которой возвышался таинственный Салагран. Он простирал над побоищем неестественно длинные руки, вовлекая в него все новые жертвы. Арлинг вспомнил, что прятался от незнакомца в школьной кладовой, боясь попасть под чары его колдовства. Биться с обезумевшими сикелийцами ему не хотелось.
Он собирался прислушаться к разговору путешественников, но тут Беркут, дожевал лепешку и нарушил молчание:
– Ты сегодня сам не свой, – заметил Шолох. – Все завидуешь?
«И, правда, отчего это я на себя не похож?» – хотел съязвить Регарди, но сдержался:
– Нет, конечно. Совсем не завидую. Просто немного волнуюсь, понятное дело.
Это было вранье – до последнего слова. Во-первых, он Беркуту завидовал. Жутко, страшно, с дикой, необузданной силой. Во-вторых, волновался он не «немного». Его покидал лучший, а, возможно, единственный друг, отчего привычное одиночество должно было приобрести новые масштабы. Это пугало.
– Потерпи, ты тоже туда попадешь, – ответил Шолох, истолковав его ответ по-своему. – Тебе не хватает терпения, мой друг. Вспомни, сколько пришлось ждать мне. Научись доверять иману. Он мудрый человек. Если хочешь...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});