Моя идеализация Америки
Есть такая истина: сначала человек долго работает на свой авторитет, а потом авторитет начинает работать на человека. Очевидно, мой авторитет дорос до этого, потому что я становился популярным московским хирургом, как мой отец. По вечерам мне постоянно звонили домой с просьбами — знакомые, знакомые знакомых, а то и какие-то случайные люди, просили, чтобы я их принял, дал совет или сделал операцию. Дохода мне это не приносило, лишь немногие платили гонорары, хотя делали подарки и предлагали взамен свои услуги. У меня появилось много пациентов с известными именами: я лечил нобелевского лауреата физика Ландау, семьи знаменитых писателей Николая Тихонова, Ильи Сельвинского и Сергея Михалкова, композиторов Тихона Хренникова и Марка Фрадкина, актеров Аркадия Райкина, Веру Марецкую, Элину Быстрицкую, генералов, министров и спортсменов. Их имена гремели в 1950–1970-х годах. И мое имя становилось популярным в мире московской интеллигенции — по передаче из уст в уста…
Однажды хирургическая судьба свела меня с исторической фигурой советского времени — с Екатериной Фурцевой, самой мощной женщиной. Во времена Хрущева она достигла недосягаемой высоты — была секретарем ЦК партии, первым секретарем Московского комитета партии и членом Президиума (Политбюро). Потом ее «сбросили» на культуру, она стала ее министром до конца своих дней. Я помнил се секретарем райкома партии в конце 1940-х годов, когда шла кампания против «космополитов безродных» — унижение и деморализация интеллигенции, особенно еврейской. Я был тогда студентом и видел, как она приехала на собрание в наш институт для разгрома профессора Анатолия Геселевича. С суровым выражением лица она выступила с демагогической речью и загубила его.
Теперь Фурцева привезла на операцию свою падчерицу (дочку мужа, заместителя министра иностранных дел Фирюбина). Лечиться ей полагалось в богатой Кремлевской больнице, где был «коммунизм на восемьдесят кроватей» (выражение Твардовского). Но там не делали операций на позвоночнике. Когда правительственная «чайка» министерши подъехала к институту, у подъезда ее встречал с суетливым почетом сам директор. В разговоре с ним она сказала:
— Я слышала хорошие отзывы о хирурге Владимире Голяховском. Я хочу, чтобы он делал операцию моей дочери.
Но я не был специалистом в операциях на позвоночнике, поэтому директор поставил меня ассистировать позвоночному хирургу.
В народе Фурцеву не любили именно за то, что она, женщина, смогла вознестись на вершину мужской партийной иерархии. Про нее сочиняли разные неприличные эпиграммы, была такая частушка:
Ой, боюся я, боюся —Я на Фурцевой женюсяБуду тискать сиськи яСамые марксистския.
Фурцева не очень разбиралась — кто оперировал, кто ассистировал. Она больше общалась со мной, и у нас установились довольно теплые отношения. Она часто приезжала, я провожал ее в палату, отвечал на вопросы. Она мило улыбалась, и мы перекидывались парой слов. Хотя ей было близко к шестидесяти, она все еще была хороша собой — довольно миниатюрная, стройная, с красивой прической и прекрасными лучистыми глазами. Я смотрел на нее с интересом и удивлением: как эту хорошенькую бабу угораздило стать партийной сукой такого большого масштаба?
Однажды, когда мы обсуждали состояние нашей послеоперационной больной, секретарша Ида сказала:
— Там пришел какой-то американец, говорит, что он доктор. Он немного говорит по-русски и объяснил, что приехал сам, с частным визитом.
— С частным визитом? Ну, ладно, зови его, раз пришел.
Вошел человек лет пятидесяти, низкого роста, коротко стриженный, лысоватый. Он совсем не подходил под стандартный тип высокого американца с белозубой улыбкой.
По-русски он говорил медленно, с трудом подыскивал слова:
— Я приехать… на Москва… для вокейшен — как это? — отпуск. Я… ортопедик серджен — хирург ортопедия, я… жить город Милвоуки, штат Висконсин. Я… хотеть видеть ваш госпитал….эстественно. Вот… мой бизнес-кард.
На визитке имя — Элиот Коллинз, специалист по спортивной травме. Раз он явился не с официальным визитом, то был неважная птица для института. По врожденной нелюбви многих русских ко всему иностранному замдиректора терпеть не мог гостей-иностранцев. Он не стал сам беседовать с ним, а сказал мне:
— Слушайте, поводите его по институту, покажите разных больных.
Чтобы водить американца по институту, требовалось разрешение первого (секретного) отдела; мне бы его не дали, потому что я был беспартийный. Но замдиректора сказал, и я мог вести. Как в песне Окуджавы: «А если что не так — не наше дело, как говорится — Родина велела».
Я показал ему своих больных с пересаженным локтевым суставом, их было уже несколько. Меня интересовала реакция американца, я спросил:
— В Америке делают такие операции?
— В Америка?.. Нет, я не знать… Надо наши учит, эстественно (он любил выговаривать это слово со звуком «э» впереди).
Пока я показывал ему больных, выяснилось, что он уже четвертый раз в России и приезжал просто потому, что ему здесь нравилось. Мне показалось это странным: что ему так нравилось? Я предложил:
— Я могу отвезти вас на своей машине и показать интересные московские места.
— Эстественно.
Чтобы возить его по городу, я должен просить разрешение. Но раз его дали под мою опеку, то вряд ли станут придираться, что я отвез его домой. Ну, а по дороге я мог с ним поговорить — он был первый американский доктор на моем пути. Интересно, как они там работают и живут.
Мы гуляли два часа, я показывал Москву, изредка задавал вопросы. Я решил пригласить его домой и поговорить в спокойной обстановке. Ирина говорила по-английски и могла помочь нашей беседе. К тому же я знал, что всем иностранцам хотелось посмотреть, как живут советские люди. Но звать домой американца — это было запрещено, и если бы выяснилось, мне могли грозить неприятности. Впрочем, он скоро уезжал обратно, в наш институт не собирался и не смог бы рассказать о моем приглашении даже по наивности. Но «волков бояться — в лес не ходить». Желание узнать побольше об Америке пересилило.
— Доктор Коллинз, приходите завтра вечером ко мне домой. Мыс женой будем рады вас принять.
— Эстественно.
Меня интересовала американская медицина. Моя американская тетка Люба приезжала в Москву несколько раз навещать своих родственников и рассказывала о Нью-Йорке и о стране, но она ничего не знала об американской медицине. Говорила только, что лечение стоит дорого. Хотелось узнать больше об их работе и жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});