Первое изобретение
Нужно ли вдохновение в научной работе? Есть легенда, что Ньютона вдохновило на великие открытия упавшее с ветки яблоко — оно подсказало ему идею. Я для своих небольших идей в докторской диссертации тоже получил вдохновение — это было желание найти пути новых операций для улучшения результатов лечения. Когда я получил от профессора Каплана тему «Повреждения локтевого сустава», меня это раззадорило: я сделаю что-то такое, чего до меня не делали, и потом напишу научную книгу-учебник.
Для научной работы необходимы три «С»: Смелость, Совесть и Система. Смелость — в научных решениях, совесть — в научной честности, система — в научном продумывании.
Сначала всегда много подготовительной, рутинной работы. Я изучал нужную литературу — что было сделано до меня. Научная информация в те годы была на бумаге, компьютер и Интернет еще не существовали, картотеки были напечатаны машинописью на картонных карточках. Библиотека нашего института была небольшая. В Центральной медицинской библиотеке возле картотеки толпились соискатели ученых степеней. Несколько недель я ездил после работы толкаться в толпе жаждущих знаний, изыскивая сотни нужных названий книг и статей. Я переписывал и рисовал себе методы лечения, обдумывал, какие лучше.
Одновременно я выписал данные обо всех больных, лечивших в институте повреждения локтя. Их оказалось почти тысяча — даже слишком много. Предстояло вызывать в вечерние часы, после работы, тех, кто откликнется, и обследовать, определяя результаты лечения. Телефонов было мало, объяснить в коротком разговоре мою задачу трудно — я писал открытки с просьбой явиться для обследования. Бывшие пациенты откликались неохотно, особенно те, кто были недовольны лечением. Удалось собрать сведения о четырех сотнях людей, но сведения оказались нерадостные — много неудовлетворительных результатов, особенно после сложных переломов и вывихов: локоть не сгибается и не разгибается, постоянная боль, женщины страдают от деформаций, не могут носить короткий рукав. Все это надо пытаться исправлять. Как?
Во всем мире тогда пользовались очень хорошей так называемой «ортопедической техникой» швейцарского доктора Мориса Мюллера — набором пластинок и инструментов для скрепления сломанных костей. Только в Советском Союзе их не было и мечтать о них не приходилось — валютный бюджет здравоохранения был ничтожный. Мои чешские друзья, приезжая в гости, с грустью говорили:
— Знаешь, Володька, после вашего вторжения вся наша страна впала в моральную и экономическую депрессию. Трудно жить, трудно работать.
Мне пришлось пользоваться тем, что было в нашем скудном распоряжении. Для больных с тяжелыми повреждениями локтя я придумал модификацию старой операции. Идея была простая, но удачная. Каплан в то время был в отпуске, мы с Веней Лирцманом его замещали. Я сделал несколько операций в новой модификации. Результаты оказались лучше прежних. Когда Каплан вышел из отпуска, мы с ним пошли на обход в палаты. Я с гордостью показал ему этих больных и ждал — что он скажет? По его лицу пробежала тень. Когда мы вышли в коридор, он с каким-то непонятным раздражением бросил мне:
— Знаете, что я вам скажу? Славу вы на этом не заработаете.
Я опешил — при чем тут слава? Вместо того чтобы проявить интерес к новому методу, обсудить со мной, своим молодым помощником, он рассердился и «оборвал» меня. Я вовсе не думал о славе, а только старался улучшить результаты лечения. Расстроенный, я жаловался Вене Лирцману:
— Старик обозлился, что я проявил самостоятельность. Он ревнует и зажимает нашу с тобой инициативу, не хочет, чтобы мы расправляли крылья, — старческая зависть.
— Да, конечно, он стареет, но знаешь — он ведь и сам изобретатель, у него есть несколько патентов.
— Подумаешь, патенты! Если я захочу, я тоже могу получить патент.
— Не говори, а попробуй наделе.
— И попробую!
С тех пор я все больше задумывался — как можно еще улучшить результаты. А пока продолжал оперировать по своей модификации. Сделав четырнадцать операций, я написал статью, нарисовал схему модификации и принес Каплану. Я все еще был обижен за его нападку, но, чтобы больше не раздражать, поставил его фамилию первым автором, а свою — вторым (хотя он тех операций не делал). Это была как бы «авторская взятка». И он ее принял — статья была напечатана под двумя нашими именами, она вызвала интерес, доктора стали делать операции в моей модификации. Так, вопреки Каплану небольшую славу я всё-таки получил, и он сам разделил ее со мной.
Но теперь мое вдохновение в научной работе вышло на новую стадию: я все был недоволен результатами лечения тяжелых повреждений и решил сам изобрести искусственный локтевой сустав, чтобы им полностью заменять сломанный. Дело было новое; в западной хирургии уже широко применяли искусственные суставы бедра и колена, но нигде еще не было сустава локтя. Длинные зимние ночи я проводил в думах и рисовал схемы рациональной конструкции. Металлическая конструкция не может полностью повторять естественную анатомию, ничем искусственным природу не повторить. Задача состояла в том, чтобы природу обмануть — создать конструкцию значительно примитивней естественного сустава, но способную действовать в его параметрах. Я изобретал с вдохновением, но изобретательство — дело тяжелое: много раз мне уже казалось, что я нашел то, что искал, но потом видел ошибки и недоделки, расстраивался и начинал все сначала. Весной я закончил эту работу: у меня на столе лежало мое детище — эскиз внутреннего протеза локтевого сустава.
Работал я над ним втайне: я боялся, чтобы идею не украл доктор Константин Сиваш, заведующий научно-техническим отделом. Он уже пронюхал про мою работу, а я знал его нечистоплотность — были случаи.
Теперь надо было изготовить по эскизу металлический образец локтевого протеза. Где и как? Нечего было и думать, что мне сделают его официально на медицинском производстве. Если бы кто-нибудь и взялся, дело тянулось бы вечно. В работе над диссертацией надо искать производителя самому. У меня был пациент — инженер Виталий Исаев, начальник инструментального цеха завода «Авангард», недалеко от нашего института. Завод оборонный, секретный, там делали какие-то части для ракет, все в округе так его и называли — «ракетный». А где делали ракеты, могли быть любые металлы, какие подошли бы для моего сустава. С Исаевым у меня были дружеские отношения: я сделал ему операцию на сломанной ноге, он проникся ко мне симпатией. Я показал ему мой эскиз, он долго не понимал, как это можно заменить целый локтевой сустав. Я и сам не был в этом уверен, но мы перешли на обсуждение технических деталей конструкции. Это его область, он сразу включился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});