вокруг. Ясно, что все эти парни происхождения самого плебейского, а есть среди них и отпетый уличный сброд. Да и они весьма неодобрительно поглядывают на его фрак и круглую шляпу. «Барчук… Чистюля…» – доносится до него. Похоже, этой братии ему следует опасаться больше, чем французов.
– Знаете, я сейчас вспомнил, – говорит он, стараясь, чтобы его слова звучали естественно и непринужденно, – у меня дома есть оружие. Сейчас схожу… это здесь, неподалеку… и сразу вернусь… Принесу.
Обтрепанный, с головы до ног смерив его недоверчивым и уничижительным взглядом, отвечает:
– Да? Что ж, валяй…
Антонио, уязвленный таким тоном, хочет что-то сказать, но в этот миг подходит верховод: судя по въевшемуся запаху пота и могучим мозолистым ручищам – грузчик или носильщик.
– Катись отсюда, – говорит он. – На хрен ты нам сдался.
Юношу словно обдает жаром. В самом деле, зачем я здесь, думает он.
– Что ж, господа, в таком случае – всего вам хорошего. Желаю удачи.
Антонио поворачивается и идет к дому: самолюбие его уязвлено, но зато какое облегчение – избавиться от сомнительной компании. А там, сменив цилиндр на шляпу с серебряным галуном, прихватив шпагу, оставив мать в тревоге и слезах, снова отправляется на поиски более подобающих соратников, твердо решившись сражаться бок о бок с людьми своего круга, достойными и здравомыслящими. Но встречаются ему только разъяренное простонародье и офицер, пытающийся сдержать его; на углу улиц Луна и Тудескос он видит лейтенанта в конногвардейском мундире и обращается к нему за советом. По галуну на шляпе решив, что перед ним его гвардеец, тот спрашивает:
– Почему торчите на улице? Приказа не знаете?
– Я, господин лейтенант, из Севильи… Я член королевского кавалерийского общества…
– В таком случае – немедленно домой! Я сам иду в казармы. Приказано – носу из расположения не высовывать. А дойдет до крайности – открывать огонь, чтоб усмирить толпу.
– Как? По мирным жителям?
– Может, и придется. Вы же видите – чернь как с цепи сорвалась, остервенилась вконец… Перебито много французов, а теперь уже и наших… Вы, сдается мне, молодой человек из порядочных. Боже вас упаси якшаться с этими людьми – они себя не помнят…
– Но… Неужели наши войска не вступят в бой?
– Я вам все сказал, черт возьми! И повторяю – марш домой и не вздумайте примкнуть к мадридскому отребью!
Антонио Алькала Галиано, дав себя убедить и повиновавшись столь настоятельной рекомендации, справедливость коей успел проверить на собственном опыте, пускается в обратный путь – домой, где мать, с ума сходя от беспокойства, будет умолять его никуда больше не ходить. И в конце концов, совершенно сбитый с толку тем, что видел и слышал, он согласится не испытывать судьбу.
А покуда юный Алькала Галиано принимает решение не выходить на подмостки, где разыгрывается первый акт этой драмы, горожане по-прежнему рвутся к парку Монтелеон за оружием. Дав большой крюк, отряд Молины остановился, не дойдя до проезда Сан-Пабло, потому что увидел впереди французский пикет. И слесарь, памятуя о расстреле на дворцовой эспланаде, решает не рисковать.
– Каждому овощу – свое время, – цедит он сквозь зубы. – А в пост положено репу есть…
Без происшествий и помех добрались до ворот парка и присоединились к толпе прочие отряды. Один из них возглавляет тощий и деятельный студент-астуриец Хосе Гутьеррес, собравший вокруг себя человек шесть, и среди них – парикмахер Мартин де Ларреа и его подмастерье Фелипе Баррио. Здесь же – Космэ Мартинес де Корраль с улицы Принсипе, управляющий бумажной фабрикой и отставной артиллерийский солдат, явившийся предложить свои услуги былым однополчанам, если те, конечно, захотят драться. Рядом с ним – тезка его, угольщик Космэ де Мора, владелец лавки на проезде Сан-Пабло, и его приятель, привратник в здании окружного суда Феликс Тордесильяс с улицы Рубио. Все они умудрились беспрепятственно, нигде не повстречав французов, привести сюда один из самых многочисленных отрядов, к которому по дороге примкнули десятник Франсиско Мата, плотник Педро Наварро, Херонимо Мораса, цирюльник с улицы Сильва, погонщик мулов леонец Рафаэль Канедо и Хосе Родригес, содержатель винного погребка на Сан-Херонимо, вместе с сыном Рафаэлем. На улице Орталеса их догнали братья Амадор – Антонио и Мануэль, за которыми, как ни гнали его, увязался, не убоясь подзатыльников, третий, младший брат, одиннадцатилетний Пепильо.
Еще один отряд, который вот-вот прибудет к Монтелеону, сколотил Хосе Фернандес Вильямиль, хозяин постоялого двора с площади Матуте, а за ним движутся его слуги, несколько соседей и нищий с площади Антона Мартина. Вломившись в ратушу, Вильямиль разоружил охрану, сопротивления не оказавшую: один из сторожей примкнул к отряду, – и разжился шестью ружьями со штыками и соответствующим огневым припасом. Изо всех горожан, ополчившихся сегодня в Мадриде на французов, на долю этого отряда выпало наибольшее число разнообразных передряг. Едва лишь раздобыли ружья и двинулись в сторону дворца через улицы Аточе и Калье-Майор, как неподалеку от здания кортесов нарвались на небольшой кавалерийский отряд. Уложив в скоротечной схватке французского офицера, испанцы отступили к аркаде на Пласа-Майор и стали отстреливаться, пока не появилась французская пехота, а уж тогда пришлось им под частым огнем переместиться по открытому пространству Пуэрта-де-Гвадалахара к Пласа-де-Дескальсас, где к ним присоединились замочных дел мастер Бернардо Моралес и казначейский чиновник Хуан Антонио Мартинес дель Аламо. Новую попытку прорваться к дворцу пресекла, едва лишь высунулись они из-за угла, картечь. Откатились назад, на Дескальсас, и, пока переводили дух и решали, как быть дальше, с балконов добрые люди рассказали, что много народу направилось к парку Монтелеон. И вот, после краткой остановки в таверне у Сан-Мартина, где немного освежились, а мех с вином вместимостью в целую арробу[139] взяли с собой, причем хозяин при виде ружей даже и денег за него не взял, Вильямиль и его люди, включая нищего, трогаются скорым шагом к Монтелеону, только на этот раз никто уж не кричит: «Бей французов!» Хотя постоянно встречаются им другие партии, которые требуют оружия, и жители окрестных домов подбадривают их, обращая к ним с балконов и из окон разные утешительные и приветные слова, Вильямиль –