невоенные, к тому же из охотничьих ружей или из пистолетов – и швырять чем ни попадя из окон и с балконов. Грохоча коваными копытами по мостовой, кони мчат карьером; пятеро держатся друг к другу как можно ближе, и людям волей-неволей приходится расступаться, давая им дорогу. Так промахивают они всю Калье-Майор и влетают на Пуэрта-дель-Соль, где плотная толпа выказывает намерения столь недвусмысленно враждебные, что Марбо готов пасть духом. Но тотчас понимает: если хоть на миг замешкаться, замяться – всем конец.
– Ходу! Ходу! – кричит он своим. – Не то пропадем!
И капитан, с каждым скоком лошади все отчетливей представляя себе, как его сейчас стянут с седла и разорвут в клочья, вонзает шпоры, приказывает драгунам: «Кучней держись!» – и пятеро врываются в устье улицы Сан-Херонимо, сметая со своего пути не успевших шарахнуться в сторону, хоть иные все же пытаются ухватить лошадей за узду, вцепиться в поводья – двоих таких смельчаков сам Марбо отбросил грудью своей лошади, – но, бессильные задержать их, могут лишь выкрикнуть вслед ругательства, швырнуть камнем и палкой. Тем не менее между улицей Лобо и госпиталем Итальянцев скачка прервалась – человек, закутанный в плащ, выстрелом из пистолета в упор сваливает одну из лошадей, и та, прежде чем рухнуть замертво, встает на дыбы, сбрасывая всадника. В тот же миг целая орава выскакивает из домов, накидывается на упавшего драгуна, пытаясь перерезать ему горло, но Марбо и остальные круто осаживают и разворачивают коней, бросаются на выручку, отбивают саблями навахи и кинжалы нападающих – в большинстве своем молодых и оборванных, – троих свалив наземь, а остальных обратив в бегство, хотя и сами не сказать чтоб остались невредимы: драгуны получили несколько царапин, а Марбо ударом кинжала распороли рукав доломана. Затем пятеро продолжают путь вниз по спуску Сан-Херонимо – к конюшням Буэн-Ретиро, а спешенный драгун бежит между двумя лошадьми, держась за стремя.
Покуда все это происходит, слесарь Блас Молина Сориано тоже бежит – но под стенами монастыря Санта-Клара, спасаясь от огня. Он хочет спуститься на Калье-Майор и Пуэрта-дель-Соль, чтобы присоединиться к собравшемуся там народу, но слышит частую пальбу и крики тех, кто беспорядочной толпой откатывается в сторону Платерии, и потому останавливается на площади Эррадорес вместе с еще несколькими горожанами, как и он убежавшими от стен дворца. Здесь же и шоколадник Луэко со своими приятелями, и еще один маленький отряд под командой седобородого человека с древней, сильно заржавевшей шпагой в руке, и трое юнцов, вооруженных короткими копьями с плоскими широкими наконечниками – старинному оружию этому уже больше ста лет, а раздобыли они его, по их словам, в лавке старьевщика. Две женщины выносят им воды, расспрашивают, что происходит, а из окон сверху молча смотрят, не вмешиваясь, другие жильцы этого дома. Молина, терзаемый жестокой жаждой, делает глоток, передает кувшин дальше.
– Эх, нам бы ружья! – сетует седобородый.
– Да, верные ваши слова, – поддерживает его кто-то. – Другой был бы коленкор…
В этот миг на слесаря Молина нисходит озарение – зарницей внезапно вспыхивает в мозгу воспоминание о том, как, сопровождая молодого короля Фердинанда VII в парк Монтелеон, он видел там пушки и ряды в порядке расставленных в своих гнездах ружей. И, звучно хлопнув себя по лбу, он кричит:
– Ах я тупица!
Прочие смотрят на него с удивлением. И тогда он объясняет: в артиллерийском парке есть оружие, есть заряды к нему, есть порох. Разжиться всем этим – и мадридцы смогут поговорить с французами по-мужски, на равных, как должно, это не то что безоружных на улицах картечью крошить.
– Око за око, – свирепо добавляет он под занавес.
Излагая свой замысел, Молина видит, как оживляются лица стоящих вокруг, как в потухших усталых глазах загораются жажда мести и надежда. И вот, воздев свою суковатую палицу, которой прикончил французского солдата, он решительно направляется к улице Илерас.
– Кто хочет драться взаправду – давай за мной! А вы, милые сеньоры, говорите всем, кого ни увидите: в Монтелеоне есть оружие!
3
В парке Монтелеон лейтенант Рафаль де Аранго с несказанным облегчением видит, как, протиснувшись в створку чуть приоткрывшихся ворот, спокойно направляется к нему капитан Луис Даоис.
– Ну что у нас тут? – осведомляется с полнейшим хладнокровием новоприбывший. – Доложите обстановку.
Аранго, едва сдерживаясь, чтобы не броситься в нарушение устава ему на шею, докладывает и без утайки выкладывает все, включая и свой приказ вставить кремни в ружейные замки и припасти хоть по несколько зарядов на ружье. Даоис принятые им меры одобряет.
– Это, конечно, попахивает контрабандой, – бегло улыбнувшись, говорит он. – Но ежели что, мы будем не с пустыми руками.
Положение довольно затруднительное, продолжает лейтенант, французский капитан и его люди с каждой минутой беспокоятся все сильней, а толпа за воротами становится все гуще и злее. Пока в центре города гремит пальба, новые и новые потоки разгоряченных мадридцев, среди которых немало женщин, пребывающих в крайне возбужденном состоянии духа, стекаются к Монтелеону с окрестных улиц, присоединяются к тем, кто уже барабанит в ворота, требуя оружия. Судя по докладам капрала Алонсо, который по-прежнему несет караул у входа, и сообщениям оружейного мастера Хуана Пардо, который живет как раз напротив и снует вперед-назад, принося вести с улицы, ситуация накаляется с каждой минутой. Да и сам Даоис, пока шел сюда по распоряжению полковника Наварро Фалькона, видел достаточно, чтобы это подтвердить.
– Ну да, – продолжает он все так же спокойно, – так оно и есть. Все же я полагаю, мы сумеем совладать… Как ваши люди?
– Очень встревожены, однако дисциплину помнят. – Аранго понижает голос. – Теперь, когда вы здесь, они будут чувствовать себя уверенней. Кое-кто из них говорил мне, что, если придется подраться, я могу на них рассчитывать.
Даоис улыбается еще безмятежней:
– До этого не дойдет. Мне как раз приказано следить, чтобы никаких столкновений и чтобы ни один артиллерист не покидал расположение.
– А насчет того, чтобы раздать оружие?..
– Об этом и речи нет. Это было бы просто