Читать интересную книгу Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства - Алексей Меняйлов

Затем я спросил Николая Николаевича, что означает слово «пилат».

Он ответил, что «пилат» и «булат», с точки зрения его знания, одно и то же.

И почти тут же добавил: «Кстати, „Москва” переводится как „место, где созидается булат”».

Я захлебнулся вновь и теперь уже окончательно! Аж слёзы на глазах выступили. И челюсть свело.

Сталь в древней Москве не выплавляли. Что же получается?! Кто дал название с таким тайным смыслом будущему городу? Он что, знал Пилата? Как он мог за многие и многие сотни лет знать, что честь оболганного Пилата будут защищать только в оболганной России? Это что, не случайность, что именно в Москве спустя многие сотни лет по меньшей мере два автора вербализуют истину о пятом прокураторе Иудеи, Пилате, Копьеносце?

Копьеносец! Герб Москвы! Да ещё всадник! А вся композиция — в точности бог Солнца!

Герб явно не от сталелитейной промышленности, а от «места, где созидается… „пилат”»?

Может, и герб Москвы — дело рук того же основателя города? Неужели он сам дошёл? Пройдя всё течение Волги?

Или исполнил завещанное кто-то из внуков? Или это был человек, уже не помнивший родства, но умевший пользоваться «кладовыми» родовой памяти?

Место, где собирается… созидается… выковывается… «пилат»? Выковывается «пилат», а не булат! Выковывается! Собирается! Закаляется!

Михаил Булгаков, Лев Толстой, Лев Гумилёв, отец, жена-половинка, — все здесь! Это же гениальная весточка из прошлого! Понятная неугоднику! Что удивляться, что наши бежали с Европы и Азии именно в Московию!

И двадцать восемь «панфиловцев», действительно, защищали именно Москву! Сорок сороков, но Москва!

Человек я слабый: стоит мне где-либо перехватить идею, как я немедленно «смываюсь» — насладиться ею в одиночестве. Я не смог противостоять своей слабости и тогда — с Николаем Николаевичем немедленно распрощался и повесил трубку.

Но я непременно попытаюсь его разыскать ещё—чтобы поклониться. Но только уже держа в руках «Психоанализ не того убийства» с дарственной благодарной надписью. Невозможно старательно выведенной.

Академики весь мир учат: название «киники» произошло от греческого слова, означающего «собака»*, и вообще это тысячу лет существовавшее учение — тьма, не более чем философское (условно) учение бездомных, хотя и трудящихся бродяг. Ну, а они, академики, соответственно, свет.

* По-древнегречески «собака»—kyon (kynos); название «киники», согласно «Словарю иностранных слов» (М., Русский язык, 1987), происходит от места в Афинах, называемого Kynosarges.(Примеч. ред.)

Но при ближайшем рассмотрении и здесь всё оказывается наоборот.

Было бы странно, если бы в некрофилогенной культуре нашей планеты дело бы обстояло иначе.

Редкую книгу Н.Н.Вашкевича «Системные языки мозга» мне подарил читатель Цапов Анатолий Романович. Низкий ему поклон, ибо, в сущности, он стал соработником при создании «КАТАРСИСа» — без его дара третий том не мог бы обрести законченность. Читают многие, но большинство пытаются попользоваться за счёт автора: его временем и даже средствами. А вот помогают единицы, вроде бывшего участкового милиционера Анатолия Романовича Цапова.

глава тридцать вторая

Бездомный в «каморке папы Карло»

— Заточили всё-таки, — сказал он, зевнул ещё раз, неожиданно прилёг, голову положил на подушку, кулак по-детски под щёку, забормотал уже сонным голосом, без злобы — Ну и очень хорошо… сами же за всё и поплатитесь. Я предупредил, а там как хотите! Меня же сейчас более всего интересует Понтий Пилат… Пилат…

М.Булгаков. Мастер и Маргарита.

Глава 6 («Шизофрения, как и было сказано»)

Всякий автор, создавая художественное произведение — если оно, конечно, произведение, — в своих героях непременно воспроизводит себя — часто раздвоенного:

— себя ветхого (распознавание общих деталей жизни героя и автора доставляет литературоведам удовольствие прямо-таки сладострастное);

— себя как мечту, как цель саморазвития (эта мысль подробно разбиралась в «КАТАРСИСе-1» на примере «Войны и мира» Толстого — мечтой Льва Николаевича был Пьер-Пьеро-Иванушка-дурачок-Илья Муромец-Пилат-илионец Лаокоон).

Булгаков не исключение. Его плотскими чертами наделён мастер — трусоват, позволяет, чтобы им управляла ведьма (стены жилья Булгакова были «звукопроницаемыми» — и сосед оставил воспоминания), выгнать Маргариту не решается, а, подобно Льву Толстому, сбегает сам, сбегает тайно: выпивает, курит. До-«Мастерный…» Булгаков и вовсе был бильярдистом и даже раз подрался в бильярдной с Владимиром Маяковским.

Но размышления о пятом прокураторе Иудеи Булгакова, конечно, изменили. «Чтоб знали… Чтоб знали…» — только и сумел произнести умирающий (тем самым оставляя завещание последующим поколениям) автор, из последних сил восьмой раз правивший «Мастера…»

Так без мечты работать невозможно. Кто же из персонажей «Мастера…» несёт на себе отпечаток этой мечты?

Всё прозрачно — это Бездомный (Понырев), самый для толпы незаметный персонаж: вспомнить, кто такой Понырев, может редкий из читателей. Слона, как говорится, и не приметили.

А ведь в «Мастере…» духовно статичны, лучше сказать, мертвенно неизменны, почти все: Воланд, кот Бегемот, Азазелло, Коровьев (его превращение в угрюмого фиолетового рыцаря — не нравственная эволюция; это не более чем явление изнанки), Маргарита, мастер — мертвы все — за исключением Бездомного. Меняется он один: из внешне строптивого, но управляемого и потому угодного начальству Ивана он возрастает в Иванушку-дурачка, в восприятии иерархии — сумасшедшего. (Вообще, постоянные ассоциации с Пьером-Иванушкой и Толстым не случайны: Лев Николаевич для Булгакова всегда оставался главным среди авторов. Но это не подражание одного другому — просто общий нравственный корень.)

Пока Бездомный — Иван, он атеист, который пишет стихи настолько плохие, что они нравятся редакторам «центральных» изданий и публике. Иными словами, Иван, несмотря на некоторые проблески, водим духом времени, он — его марионетка, элемент толпы, согласно духу времени верующий в то, что всего достигает плотскими усилиями, и достигнутое и естьсудьба. Когда же Ивана против его воли заточают в дом раздвоенности (психиатрическую лечебницу Стравинского), он начинает буйствовать, но силой обездвижен. Тут он впервые замечает, что достигнуть сам он не может уже ничего. Но со временем Бездомный поневоле смиряется, начинает сообразовываться с объективной реальностью (Богом) — тут-то и начинается приписываемое ему иерархом Стравинским раздвоение личности. Постепенно расправляет плечи новый человек — Иванушка-Пьеро-Пилат (см. главу «Вечный Жрец извечного Илиона»), для которого публикуемые стихи Ивана примитивны, смешны и даже омерзительны, и популярный, совместимый с толпой Иван постепенно изживается.

Бездомный выделен Булгаковым с первой же главы «Мастера…»: если по всей книге Воланд, актёрствуя, откровенно издевается над всеми, в том числе и над Маргаритой, вернейшей его ученицей, то на Бездомного «консультант» смотрит очень серьёзно — так смотрят на врага, который очень опасен. Очевидно, пугал Воланда не Иван, а подмятый до поры Иванушка.

В прозорливости Воланду не отказать: из всех персонажей романа один только Бездомный обретает истинный Дом (тот дом с заграничными венецианскими окнами, в который мастера конвоирует «любящая» Маргарита, — полная туфта, галлюцинация агонии, поскольку всё это происходит в Воландовом небытии) — это наследование Дома присутствует у Ивана на подсознательном уровне.

Выбранный Поныревым (Булгаковым) псевдоним «Бездомный» — значащий. Ещё до середины XIX века, когда фамилии не всегда наследовались, а могли присваиваться уже родившемуся, на Руси, согласно справочникам, детям порой давали фамилию со значением, противоположным от желанной черты личности. Например, если хотели, чтобы ребёнок с возрастом стал умным или эрудированным, ему могли дать фамилию Невежин (у меня есть один знакомый с такой фамилией, даже в наше невозможное для научных занятий время он стал доктором наук). Конечно, можно предположить разные механизмы образования этих фамилий. Скажем, Не-Вежин в смысле «незаконный сын Вежина». Каков бы ни был механизм наречения, в психологии признаётся существование феномена гиперкомпенсации, то есть особом внимании к одной слабой своей стороне: хилый покупает штангу, малорослый рвётся к власти.