Читать интересную книгу Метаморфозы вампиров (сборник) - Колин Уилсон

Его коснулось щупальце, Крайски давал понять, что пора уходить. И хорошо, что пора. На новое это тело жара действовала еще более угнетающе — у снаму, судя по всему, отсутствуют потовые железы.

Возвращаться в море было невыразимо приятно. Блаженая прохлада — ведь тело приспособлено именно под эту температуру. Удаляясь вперевалку от берега (вода здесь не такая плотная, как у земных морей), он понимал и то, почему верхние щупальца у снаму при перемещении дыбятся в воздухе. В их нехитрой нервной системе все взаимосвязано, так что действовать порознь щупальца просто не могут. Теперь понятно, почему «глаза» у снаму расположены снизу. Время они проводят, в основном, у поверхности, внимание направляя туда, в глубину.

Уплывая все дальше, он ощущал чарующую легкость вроде той, когда засыпаешь — наплыв приятной расслабленности, уносящей в сон. Все вдруг утратило значимость. Плыть — мирно и безмятежно. Хайссер, заклятый враг, не смеет заходить в воду дальше, чем на пару футов, поскольку не умеет плавать (по суше-то он передвигается с помощью мышц на нижнем выступе, толкающих туловище вперед как гусеницу или змею). В целом снаму тяжелее воды, поэтому им приходится держать себя на плаву, хотя обилие щупалец делает это усилие совершенно неощутимым, будто вода сама поддерживает на весу. И плылось куда приятнее, чем на Земле. Начать с того, вода здесь при своей низкой плотности впитывала за счет волн намного больше воздуха, и у поверхности напоминала скорее шипучку, пузырьки на секунду приставали к коже и ласково пощипывали. Да и тело идеально гармонировало с температурой.

Вода была не просто чистой, а можно сказать, прозрачной, как воздух (или это сенсорный аппарат у снаму настолько чуток, что «видит» гораздо дальше человеческих глаз). Неважно как, но на глубине примерно в полмили он ясно различал дно с прядями водорослей, яркими пятнами разнобразной растительности (основной пищей снаму). Там же на дне обитали и массивные создания в раковинах, похожие на безногих крабов — фактически беззащитные и славные на вкус. Только на спину их переворачивать так сложно, что снаму берутся за это лишь от случая к случаю, и скопом, преимущественно в брачные периоды, которых у них пять в году.

Всякое чувство поспешности — и даже цели — сошло на нет, сознание снаму напоминало сознание человека, блаженствующего зимним утром в теплой постели. Только человек максимум блаженства испытывает тогда, когда знает, что долеживать осталось минут десять. По выходным, когда в постели можно лежать хоть весь день, такого как-то не возникает. А вот снаму испытывают его постоянно. И тут он вдруг понял, почему снаму за двести миллионов лет так и не изменились. Изменяться им не было причины. Их, разумных и общительных, текущее положение устраивало полностью. Жизнь ощущалась сплошной приятной дымкой, у людей возникающей разве что от алкоголя или «травки». Он никогда не сознавал с такой беспощадной ясностью, что эволюция на Земле подхлестывалась невзгодами и опасностью. Человек поспешал по эволюционной лестнице, подгоняемый жестокостью природы. Здесь на Ригеле — 10 невзгоды и опасность фактически отсутствовали — снаму жили в беспрерывном Золотом веке.

Нельзя сказать, что неудобства отсутствовали вовсе. Как всякий живой организм, снаму нуждались в питании. Наиболее пригодное — жесткие, но сочные растения предпочитали обитать на глубине двух с лишним миль. Снаму такая глубина давалась нелегко, и при этом возникала опасность потери сознания. Потому поиск пищи представлял собой задачу, не дающую им деградировать до примитивных пищесборников. Но поскольку питались снаму лишь изредка (по земному времени — раз в две недели), «борьба за выживание» была не сказать, чтобы напряженной. Так что, можно было безмятежно парить у поверхности, нежась под цедящимся через зеленые облака солнечном свете.

За час с небольшим их теплым течением отнесло далеко в море. Карлсен удивленно поймал себя на том, что чувствует к своему попутчику определенное тепло. На Земле Георг Крайски непременно вызывал бы неприязнь, здесь, на Ригеле-10 — это, по сути, не имело значения. Хайссеры другое дело — гнусная нежить, ненасытная до чужой боли, Крайски и иже с ним в сравнении казались без малого праведниками. Он точно такое же живое существо, по-своему приспосабливающееся к сложностям и прихотливости жизни. А то, что он — вампир-хищник, — что ж, это сугубо его дело.

Через несколько часов (время текло приятно, безо всякой скучливости) они сошлись с основной популяцией снаму в этой части планеты. Их он почувствовал, когда во время ленивого кульбита под солнцем часть щупалец у него высунулась над водой и взгляд охватил нечто, напоминающее гигантский, размером с милю, массив плавающих водорослей. Тут теплый прилив восторга дал понять, что он приближается к группе сородичей, большинство которых, как и он, выставило щупальца к солнцу. Его охватила искренняя, детски чистая радость возвращения домой…

По мере их приближения некоторые из снаму, отделившись от общего скопища, тронулись навстречу. Некий инстинкт в заимствованном теле узнавал в них давних друзей, даром что, по человеческим меркам, это были совершенно чужие существа. Сблизившись, они обнялись, ненадолго сплетясь передними щупальцами. Вслед за тем они приступили к общению, просто обнажая свой ум перед собеседником. При этом информация не то чтобы выстреливалась единой вспышкой — мысли выкладывались по полочкам как товар на прилавке, чтобы собеседник мог выбрать то, что ему интересней или привлекательней. Вместе с тем это напоминало человеческое «чувствуйте себя как дома». Постепенно Карлсен оказался в центре скопища. Каждый тянулся обняться и поговорить с ним. Много внимания уделялось и Крайски, хотя оба понимали, что это просто из вежливости. Он уже был им знаком, а мысли более-менее известны. Карлсен же вызывал пылкое любопытство. Так, должно быть, какой-нибудь паломник Средневековья возвращался к себе домой из святых мест, полный невероятных живописаний и сведений. О нем хотели выведать все: как рос, что ждал от жизни, чему себя посвящал. Особый интерес вызывали два его распавшихся брака. Видимо, потому, что их как-то интриговало: две человечьи особи примерно одного строения, а тем не менее принадлежат к разным полам и совокупляются. У снаму тоже два пола, но они так привыкли делиться всеми мыслями, ощущениями и чувствами, что барьера между ними как такового и нет. Вот почему «запретный» элемент в человеческой сексуальности виделся им таким чарующе пикантным.

Спустя долгое время (по земным меркам, многие часы) любопытство было утолено, хотя бы временно. Снаму (числом больше двухсот) расслабились, переваривая услышанное и просто блаженствуя бок о бок друг с другом. Активное общение прекратилось — точь-в-точь как старые друзья, готовые часами сидеть молча, попыхивая трубками. На Земле Карлсен был вхож во многие клубы — как доктор, как член Нью-Йоркского собрания, как спец по затяжным прыжкам — и с удовольствием ощущал себя частью той или иной неформальной компании. Однако между снаму было куда больше тепла и единства, чем в любой, даже самой сплоченной, студенческой тусовке. Каждый здесь был на редкость близким другом, с которым не хотелось разлучаться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});