Читать интересную книгу Отряд - Андрей Посняков

- Один, второй, третий… - Молотобоец покачал головой. - Загадками говоришь, Маша.

- Лучше тебе разгадок не знать! - Марья сверкнула очами. - Идем! Проводишь меня на подворье.

Возвращались молча, Марьюшка всю дорогу всхлипывала, и Прохор корил себе - ну, черт его дернул сказать про княжича! Похоже, сюда еще не дошли чертольские слухи.

Остановились у ворот, прощаться. Марья подняла заплаканные глаза:

- Ты меня прости, Прохор… За то, что вот так… погуляли.

- Что ты говоришь такое, Машенька?! Ты уж не плачь больше… Уж не вернешь княжича-то.

- То-то, что не вернешь… Ну, прощевай, Проша. Завтра увидимся.

- Может, сходим куда?

- Ежели батюшка к вечеру не вернется, - может, и сходим.

Прохору вдруг захотелось прижать к себе хрупкую девичью фигурку, вытереть ладонью заплаканное лицо, поцеловать в губы…

«Спокойно! - сам себе сказал парень. - Спокойно! Успеется еще все, успеется, не последний день на свете живем. А для расспросов - еще завтра день будет».

А назавтра не привелось Прохору возвратиться на кузню: всех троих вызвал к себе боярин Семен Годунов.

В обширной сводчатой зале ярко горели свечи, пахло воском, ладаном, еще чем-то церковным, может быть лампадным маслом. За покрытым зеленой бархатной тканью столом, в резном деревянном кресле с высокой, украшенной двуглавым орлом спинкой хмурился думный боярин Семен Никитич Годунов - «правое ухо царево».

- Ну вот. - Осмотрев стоявших на вытяжку подчиненных, Семен Никитич положил ладонь на кипу бумаг. - Прочел я ваши отчеты… М-да-а… писать вы горазды, а вот думать… Эх, молодость, молодость… Ты что, Иван, Леонтьев сын, не заметил, что у тебя один и тот же человек два раза упомянут?

Иван пожал плечами:

- Да как-то…

- Молчать! - Боярин ударил ладонью по столу. - Говорить будешь, когда дозволю.

- Слушаюсь, господине.

- Вот так-то! Что бы вы все без меня делали? В общем, так, Иван, Леонтьев сын. Человечка, тобой два раза упомянутого, я велел имать да в узилище приказное бросить. Как его… - Боярин покопался в бумагах. - Ага… вот… Михайло Пахомов… Из детей боярских, разорен, постоянных доходов не имеет… Неоднократно одобрительно высказывался за Самозванца, гнусно критиковал действия Боярской думы и самого государя Бориса Федоровича… Что глазами хлопаете? Думаете, кроме вас, у меня больше соглядатаев нет? Мигнул - эвон чего на Михайлу Пахомова надыбали! Говорят, и прелестные от Самозванца грамоты он распространял, да за руку не был пойман. Ну, ничего, ужо, завтра велю пытать… Так вот! - Семен Никитич обвел глазами притихшую троицу. - Сдается мне, этот Михайла как раз жир у покойников и вырезал! С цыганами одно время водился, а у цыган, сами знаете, медведей полно.

- Но… - Иван попытался было возразить, но снова безуспешно, боярин не дал ему молвить и слова.

- Цыть! И слушать ничего не желаю! Там, у вас в отчетах, парнищи какие-то есть мелкие - тяните-ка их сюда. Ужо, покажу вам, как розыск вести! Да… Ртищев где?

Ребята переглянулись:

- Еще не приходил.

- Что-то он припозднился сегодня. - Семен Никитич покривил толстые губы. - Ин, ладно… Заданье получили? Чего ждете? Чтоб к обеду мне парнищ предоставили! Живо! Да, и к Ртищеву заедьте - с обеда его государь видеть желает!

Словно пришибленные собаки, трое друзей покинули палаты боярина Годунова. Почему-то не радовало их ни яркое утреннее солнышко, ни пушистый снежок, ни веселое чириканье воробьев.

Иван в бессильной злобе сжимал кулаки - ну, надо же, как вышло с отчетами! Не ожидал от Годунова такого коварства. Хотя, конечно, можно было ожидать: что боярин злобен и деспотичен - ни для кого в Москве не тайна. Эх, Михайло, Михайло! Что ж теперь с тобой делать, что? А ребятишки? Ну, что они такого знают-то? Что знали - давно уже рассказали. И зачем тащить их в приказ? А может, боярин и на них что-то повесить хочет да потом доложить царю и думе? Иван покрутил головой, словно отгонял нехорошие мысли. Нет! Вряд ли даже Семен Никитич, при всем его коварстве, сможет выставить мальчишек пособниками убийцы… или убийц. Впрочем, предполагаемый убийца у него уже есть - Михайла Пахомов. Ох, Господи… выходит, и он, Иван, к этому гнусному аресту причастен… Выходит так… Но кто ж знал? Ребята… что с ребятами делать?

- Боюсь, боярин ребятишек пытать велит, - нагнал шедшего впереди Ивана Митрий.

Юноша вдохнул:

- Вот и я про то мыслю. Может…

Иван ничего не сказал больше, а Митька, похоже, все понял, кивнул, ухмыльнулся - и в самом деле, зачем отдавать мальчишек боярину? Грех брать на душу. Тут иное придумать надобно…

- Проша, ты - к Ртищеву, а мы с Митькой - на Черторый, на Остоженку, - подходя к приказной конюшне, распорядился Иван. - Со Ртищевым о Михайле поговори… Впрочем, не надо, я сам с ним поговорю. Встречаемся перед обедней в приказе.

Взяв лошадей, друзья расстались: Митька с Иваном помчались к Остоженке, а Прохор - на Покровскую, к Ртищеву.

На Остоженке заглянули на постоялый двор, к Флегонтию. Тот, узнав Ивана, поклонился, велел служке принести вина.

- Некогда нам вина распивать, Флегонтий, - со вздохом заметил Иван. - Хотя, так и быть, наливай, кружечку выпьем… Ты чего такой хмурый?

- С утра служек послал на Черторый, за водицей…

- Что?! - Иван похолодел. - Неужто снова ошкуй кого-то задрал?!

- Да нет, не задрал. - Хозяин постоялого двора невесело усмехнулся. - Двух мальчонок в проруби нашли. Утопил кто-то.

Приятели переглянулись:

- А что за мальчонки?

- А пес их… Говорят, здешние.

Снег у проруби был красным от крови. Следы узких полозьев вели от ручья к сереющим невдалече избам. Взяв коней под уздцы, парни пошли по следам и остановились у покосившейся курной избенки, крытой старой соломой, поверх которой шапкой белел снег. Из-за забора, со двора, доносился плач. Друзья осторожно вошли в распахнутую настежь калитку… Угадали - во дворе стоял небольшой гроб, вокруг которого толпились бедно одетые люди: мужики, женщины, дети. В гробу, в чистом кафтанчике поверх белой рубахи, лежал тощенький длинноволосый отрок с бледным, искаженным гримасой ужаса лицом и закрытым воротом шеей.

- Кольша, - сняв шапку, прошептал Иван, подойдя ближе, спросил у какого-то парня: - Как его?

- Ножом. - Обернувшись, тот сжал кулаки. - Какой-то гад полоснул по горлу. Кольшу и приятеля его, Антипку. Потом хотел тела в ручей сплавить, в прорубь, да не успел, видать, спугнули… И за что только их, Господи?

- Вот именно, за что? - тихо повторил Митрий.

Немного постояв у гроба, друзья вышли на улицу.

- Надо бы расспросить - кто чего видел? - Митрий, вздохнув, отвязал коня от старой березы с заиндевевшими серебристыми ветками.

- Обязательно расспросим, - кивнул Иван. - Только не сейчас, чуть позже.

- Ко второму, Антипу, поедем?

- Стоит ли? - Иван покачал головой. - Ты, Митька, спрашивал - за что их? Думаю, ни за что. Просто так, на всякий случай.

- Значит, кто-то про них прознал! - воскликнул Митрий. - И этот кто-то имеет прямое отношение к ошкую, или, как его здесь прозвали, Чертольскому упырю!

Иван согласно кивнул и тронул поводья коня:

- Поедем доложим. Опосля вернемся - допросим всех, кого сможем.

- Со Ртищевым еще бы посоветоваться. - Митрий погнал коня рядом. - Он обещал про ворожей да колдунов узнать.

- Посоветуемся, - вздохнул Иван. - Представляю, что нам «правое ухо царево» скажет!

В «приказной избе», как все по привычке называли каменные приказные палаты, недавно выстроенные по приказу царя Бориса, было непривычно тихо. Дьяки с подьячими, перешептываясь, шарились по углам, на крыльце о чем-то негромко судачили пристава и писцы, и - такое впечатление - никто не работал!

Недоуменно переглянувшись, приятели вошли в родную горницу, где уже дожидался их Прохор, тоже какой-то грустный, словно пришибленный из-за угла пыльным мешком.

- Да что тут такое случилось? - с порога спросил Митрий. - Нешто Самозванец уже у кремлевских стен?

- Ртищев умер, - негромко отозвался Прохор. - Я приехал, а там уж все собрались - домочадцы, слуги, доктора иноземцы.

- И что? - набросился на парня Иван. - Что доктора говорят?

- Легкие… - Прохор развел руками. - Какой-то там «необратимый процесс»… Да сами знаете, кашлял Андрей Петрович в последнее время сильно.

- Эх, Андрей Петрович, не вовремя как…

Все трое, не сговариваясь, обернулись к висевшей в углу иконе и перекрестились:

- Царствие тебе небесное! Хороший был человек…

- Да уж… И нам помог много. Без него бы… А, что говорить, - Митрий махнул рукой и угрюмо уселся за стол. - Надо бы подсобить домочадцам-то его с похоронами.

- Поможем… Брат у него остался, Гермоген. Говорят, художник… Как думаешь, отпустит Семен Никитич?

- Не отпустит, так сами уйдем.

- Тоже верно…