Читать интересную книгу Быт русской армии XVIII - начала XX века - Карпущенко Сергей Васильевич

Документ, несмотря на свою внешнюю анекдотичность, содержит немало ценного: во-первых, дает нам сведение о проживании офицеров на казенной квартире (конечно, в слободе, в казарме) в отдельных покоях; затем, что сени использовались для хранения некоторых продуктов питания; что офицеры, при помощи денщиков конечно, делали заготовки пищи. И вряд ли случай с нечистотами может служить аргументом в пользу мнения о нечистоплотности военных той поры — документ характеризует этот инцидент как нетипичный, выходящий из ряда вон. Надо думать, принужденный к уплате за испорченный продукт офицер прошел даже через судебное разбирательство и немало поплатился за свою нечистоплотность.

Все вышесказанное может навести читателя на мысль, что едва ли не всю службу солдат проводил или на квартирах, или в слободах. Нет, его предназначением было участие в сражениях, в походах, постоянная подготовка к войне в учениях. На квартирах же солдаты жили лишь зимой или во время кратковременных остановок при маршировании на далекие расстояния.

Итак, наступала весна, и полк в мирное время отправлялся в лагерь. Жены и дети военнослужащих, конечно, оставались в слободе, их переводили в одну из рот, где устраивали всех вместе в нескольких домах, а в опустевших казармах заколачивали окна, вынимали из печей вьюшки, все наличные вещи солдаты сносили в один дом, к которому приставлялся караул на все время отсутствия полка.

Выступали из города торжественно, с музыкой. Вообще заметим, что военная музыка, звучавшая на улицах Санкт-Петербурга в то время часто, кроме удовольствия могла доставлять горожанам и неприятности. В 1789 году по одной из улиц города шел лейб-гвардии Павловский полк, командир которого князь Б. В. Голицын приказал вдруг музыкантам играть. К несчастью, музыканты проходили тогда под окнами дома, где находилась беременная женщина. Ее испуг вызвал преждевременные роды и как следствие — смерть и ребенка и матери. Голицын был вынужден уйти в отставку.

Движение марширующей за городом колонны обставлялось строгими инструкциями. Солдатам предписывалось: «Будучи в пути, чтоб в посеянные поля лошадей отнюдь не пускали, посеянного хлеба не топтали, чтоб у здешних обывателей на свадьбы и на родины не ходили и ссоры никакой не чинили, а где будут стоять по квартирам, чтоб с господарями обхождение имели дружное и приятное, и сверх провианта ничего не требовали, и с шляхетством обходились бы порядочно и вежливо. А ежели что потребно лесу к починке телег и палуб, без ассигнаций или без позволения тамошних обывателей отнюдь не рубить под заплатою тем обывателям втрое; також обывательского сена, как и наперед сего жалобы бывали, что кражею свозили с поля и из лесов, чтоб того отнюдь не чинили, а ежели в том произойдет жалоба, то будет доправлено на виноватом втрое, и сверх того будут суждены военным судом» (1730 год).

Хорошо еще, если место назначения полка находилось неподалеку от города, но в дальних походах во время войны, когда в одном направлении начинали передвигаться огромные людские массы, всякая инструкция была бессильна придать походной колонне надлежащий армейский вид. Вот что наблюдал австрийский военный агент Парадеу в 1736 году, когда Россия воевала с Турцией: «При беспорядке обоза возы так между собой перепутываются и сцепляются, что армия принуждена иногда по 2 и 3 часа на одном месте стоять, тогда как воздух наполнен криком множества извозчиков. Русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на который другая армия — 4 часа. Всякая телега хочет обогнать идущую впереди, отчего сцепляются и перепутываются; скот, находящийся в тесноте, без пищи, беспрестанно погоняемый, падает мертвым, а который и приходит в лагерь, то такой слабый и измученный, что даже при траве и воде (что, однако, редко случается) не может в несколько дней поправиться».

Зачем такая масса транспортных средств, если основная масса войска шла пешком? Во-первых, пешком шли только нижние чины, а офицеры передвигались на лошадях. К тому же лошади перевозили и их «багаж», и, например, майор в походе Русско-турецкой войны 1735–1739 годов вез необходимые ему вещи на 40 подводах, а «обоз» гвардейского сержанта достигал 16 телег. Что говорить о генерале или генерал-фельдмаршале — их имущество везли на сотнях подвод.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но большое количество транспортов требовало и полковое хозяйство. Миних, отправляя армию в поход, распорядился обеспечить 80 тысяч человек провиантом на полгода, и только лишь для этого понадобилось 40 тысяч подвод. Телеги были необходимы и для возки походных полковых жилищ — палаток, для патронных и картечных ящиков, для ядер, для разного слесарного, столярного, шанцевого инструмента, под полковую канцелярию и аптеку, под походную церковь, под раненых и под оружие раненых, которое те нести не могли. Всего по штату тех лет требовалось для полкового обоза не более 541 лошади. А на телеги еще нужно было поставить бочки с водой, так необходимой при походе в жарком климате. В каждом полку их имелось от 3 до 10, и столько же больших дубовых досок — при переправах эти бочки становились подобием понтонов.

Да, большие обозы сковывали армию, и военачальники, сделавшие стремительность передвижений одним из главных условий победы, старались обходиться ограниченным количеством подвод. А. В. Суворов и П. А. Румянцев боролись с избытком офицерских экипажей, на которых покоились тюки, сундуки и короба привыкших к барству офицеров. Особенно же не нравилось великим полководцам присутствие в обозе крепостных — офицерских «хлопцов». Указом Павла I «хлопцы» из армии были изгнаны, и командные чины могли пользоваться услугами лишь одних денщиков. Тот же законодатель сократил до минимума и офицерский экипаж: полковник, к примеру, теперь мог рассчитывать на карету и две повозки, капитан возил свое хозяйство не более чем в двух повозках, а субалтерн-офицеры были лишены даже этого транспорта и имели в своем распоряжении одну вьючную и одну верховую лошадь.

В условиях походной жизни, когда слободы были покинуты, а дома обывателей или не давали возможности разместить большое войско, или просто не было приказа прибегнуть к постою, для жилья устраивался лагерь. Уже в самый разгар Северной войны русская армия пользовалась четко сформулированными правилами по разбивке лагерей, и обязанность по их устройству возлагалась на обер-квартирмейстера. Например, в период боевых действий в Финляндии в 1712–1714 годах под его руководством вначале производились изучение, рекогносцировка местности от Петербурга до Выборга. Прибыв на место будущего лагеря, обер-квартирмейстер вначале выставлял для охраны пикет, под прикрытием которого приступал к разметке участка, где место для каждого полка, его размеры обусловливались размерами и характером ландшафта выбранного для лагеря района. Вначале намечалась линия по разбивке палаток рядового состава, затем поручиков и подпоручиков, в пяти шагах от которых должны были быть поставлены палатки штаб-офицеров. В двадцати шагах от последних обер-квартирмейстер не забывал предусмотреть место для офицерского обоза и поодаль, в десяти шагах от него, — для солдатского. Полк мог располагаться в одну, две и даже три линии, но всегда фронтом в сторону неприятеля.

Разметив место для лагеря, обер-квартирмейстер высылал навстречу подходившим войскам своих помощников — фурьеров или ротных квартирмейстеров, которые и приводили полк на подготовленное место, где точно указывали каждой части намеченный для нее участок. А потом уже начинал оборудоваться лагерь «добрым порядком» под руководством полковых квартирмейстеров.

Основным типом жилища для рядовых и офицеров в лагере являлась палатка, которая изготовлялась из полотна разного качества: толстого, тонкого, парусного. На «дело» походной палатки в 1711 году покупалось 150 аршин полотна, специальной тесьмой тщательно заделывались швы. А шились палатки ремесленниками-шатерниками из полотна русской работы, о качестве которого сохранилось свидетельство иностранного мастера парусных полотен Люберса, говорившего, что «матросы в Преображенском на халщовном дворе парусное полотно ткут против образцового заморского полотна, а лучших того за морем и ему, мастеру, ткать невозможно». Жили в палатке в среднем шесть человек, но так называемые «больнишные» палатки, постоянно возившиеся в полковом обозе, шили более просторными.