Мервину. Она рассматривала мальчика спокойно, сосредоточенно, словно никогда раньше не видела его. Вот что-то в лице француженки дрогнуло. Оно стало мягче, а потом на нем появилась улыбка, которая разогнала морщинки у губ, согрела глаза. Мадемуазель Дюраль поправила на постели одеяло. Когда, взбивая подушки, она наклонилась к Джун, та порывисто обняла ее за шею, поцеловала в щеку.
— Дорогая, — быстро говорила Джун, — ведь мы так редко виделись с Мервином все это время! И Гюйс и Ширин — я так по ним соскучилась. Ты ведь их не выгонишь, ты добрая, я знаю!
— Что ты, что ты, девочка моя, — дрогнувшим голосом проговорила мадемуазель Дюраль, — как я могу прогнать твоих друзей! Только помни, ради бога, что ты еще не совсем здорова!.. — Она отвернулась к стене, достала из кармана жакета носовой платок и, прижав его к глазам, быстро вышла из комнаты.
— Что с ней? — удивленно спросил Мервин.
Джун, на глаза которой тоже навернулись слезы, промолчала. Ширин, чувствуя настроение хозяйки, стала передними лапами на кровать и принялась лизать руки Джун.
— Подружка ты моя ласковая! — смеялась сквозь слезы Джун, гладила и целовала собаку.
Раздался негромкий стук. Ширин и Гюйс с лаем бросились к двери.
— Если вы добрый человек и у вас добрые намерения — входите! — крикнула Джун.
— Великий Данте, если мне не изменяет память, утверждал, что добрыми намерениями вымощена дорога в ад! — С этими словами в комнату вошел Дэнис О'Брайен. Под мышкой он нес большой плоский бумажный пакет.
— Дядя Дэнис, милый! Как я рада, что ты пришел! — Джун приподнялась с подушек, глаза ее сияли. — Я не видела тебя целую вечность!
— Зато я тебя видел, — говорил Дэнис, целуя Джун. — И когда ты была без памяти, и сразу после переливания крови — подумать только, теперь ты наполовину — даже больше — француженка!.. И совсем недавно, перед моей поездкой на острова Кука, когда я заезжал и хотел с тобой проститься, а ты спала. На сей раз, слава богу, это был сон выздоравливающей!..
Дэнис повернулся к Мервину, бросил на него приветливый взгляд, добродушно проговорил:
— Не имею чести быть представленным, сэр… Мервин потупил глаза, молча переминаясь с ноги на ногу.
— Это мой приятель — Мервин, — сказала Джун.
— А-а-а, весьма рад знакомству! — Дэнис с нескрываемым интересом смотрел на мальчика. — Слышал о вас и, признаться, представлял себе вас несколько иначе…
— Кто же вам говорил обо мне? — спросил Мервин, покраснев и насупившись.
— Сэр Седрик, отец Джун. О, не смущайтесь, ничего плохого о вас сказано не было. Просто мне казалось, что вы меньше ростом, а вы юноша — хоть куда! Пожалуй, на полголовы выше меня!..
— Что это у тебя в свертке? — Джун поспешила дать разговору другое направление.
— Плод трудов моих на благословенных островах Кука!
— Так что же вы, божьей милостью Художник двора нашего Дэнис О'Брайен, заставляете нас ждать? Показывайте, что у вас там, Дэнис, миленький!..
— Слушаюсь, ваше высочество!
«Славный, похоже, старик! — подумал Мервин. — И Джун любит. Где-то я видел его картины. Наверное, когда наш класс был на экскурсии в Национальном музее. А может быть, и в Лоуэр-Хатте, в новой картинной галерее. Интересно, что он сейчас покажет…»
Дэнис медленно развернул бумагу, аккуратно ее сложил. Холст, натянутый на подрамник, он поставил в светлом углу комнаты на туалетный столик и отошел в сторону, бормоча что-то, понятное и слышное только ему самому.
Взорам Джун и Мервина предстала горящая необычайно яркими красками картина, изображавшая закат на берегу океана. На переднем плане темно-рубиновые океанские волны падали на серый влажный песок. Густые тропические джунгли сине-красным пламенем взбегали по прибрежным холмам. Вдали бордово-оранжевыми громадами сгрудились горы. На большом одиноком камне, который торчал из воды у самого берега, стояла девушка с собакой.
— Какой ты молодец, дядя Дэнис! — воскликнула Джун. — Как это волшебно красиво!
— А ведь это ты, Джун, — негромко сказал Мервин, вглядываясь в девушку на камне.
— А рядом — Ширин, похожа как две капли воды, — подхватила Джун. — Но ведь это неправда, дядя Дэнис. Я на островах Кука никогда не бывала!..
— Это — маленькая и невинная неправда, дорогая моя Джун, — ласково возразил девочке Дэнис. — Большая же правда заключается в том, что как бы далеко ни уехал человек, друзья его всегда с ним — в его сердце, в его мыслях, в его искусстве.
Он поднял на руки Ширин, поднес ее к картине. Собака стала принюхиваться, раз-другой лизнула холст.
— Узнала! Ширин узнала себя, — смеясь и хлопая в ладоши, воскликнула Джун.
Дэнис опустил Ширин на пол, сел на диванчик. Тотчас на колени к нему вспрыгнул Гюйс.
— Господи, до чего же ты уродлив, малыш! — говорил Дэнис, почесывая грудку бостонтерьера. — Феноменально уродлив и феноменально симпатичен!..
— Сэр, за сколько дней можно на лодке добраться отсюда до этих островов? — Мервин неотрывно смотрел на картину.
— Это зависит, — Дэнис улыбнулся, — по меньшей мере от трех обстоятельств: какая лодка, какие дни и какой мореплаватель.
— Двухвесельная шлюпка, безоблачные дни, выносливый путешественник, — быстро, без запинки ответил Мервин.
— О-о-о, дружище, — воскликнул на этот раз без тени улыбки художник, — я вижу, вас серьезно интересует возможность столь отважного, но и не менее рискованного предприятия!
— А почему бы и нет, сэр? Разве право покорять океанские просторы принадлежит только Туру Хейердалу или сэру Чичестеру?
— Кто это здесь замахивается на лавры неутомимого норвежца и нестареющего британца? — веселый густой бас заполнил комнату — вошел Седрик Томпсон. — Кому мерещатся богатства Дрейка и слава Кука? Тебе, Мервин? Молодец! В пятнадцать лет каждый из нас мечтает найти свою Атлантиду. Увы, далеко не каждому это удается! — Он подошел к Джун, поцеловал ее, уселся на диванчик рядом с Дэнисом. Однако тут же встал, приблизился к картине и с минуту молча ее разглядывал. Потом снова сел.
— Вот видишь, успел выставиться в спальне твоей дочери! — улыбаясь, сказал Дэнис.
— Ну и что же, нравится публике? — насмешливо спросил Седрик.
— Не понимаю, почему ты смеешься, папочка? Картина, по-моему, замечательная!
— Я согласен с Джун, — сказал Мервин.
— Вполне разделяю вашу оценку, друзья! — согласился Седрик и усмехнулся. Недели три назад они с Дэнисом чуть не рассорились из-за этого полотна. Седрик настойчиво и почти сердито доказывал, что девушка не должна улыбаться. Это так диссонирует со всем настроением картины! И потом, кирпично-лиловые горы — они же убивают первозданность пейзажа. И вот перед ним то же полотно. Тот же океан, и берег, и джунгли. И девушка улыбается по-прежнему. Но — горы! Из бездыханных лиловых громад они превратились в живых оранжевых гигантов. И словно ожила, засветилась радостью внезапно обретенной гармонии вся картина. И девушка уже не казалась на ней лишней, она органично вписывалась в пейзаж.