Уже через пару месяцев совместной жизни со Светиком все стало ясно. Сын обеспеченных родителей, он привык получать все, не напрягаясь. Люша, сколько жила, видела рядом вкалывающих мужчин: и папа, и потом предавший ее муж на работе выкладывались полностью. Светик был мил, нежен, очарователен, но работать не хотел и, похоже, не собирался. Профессия у него, естественно, была. Модная. Юрист. Но что толку? Он все равно не работал. Деньгами ему «помогали» (так выражался Светик) отец, оставивший семью, когда сыну его исполнилось девять лет, и мать с отчимом. Он не стеснялся просить, считая, что родные обязаны ему.
Люша вставала рано утром, садилась за компьютер, начинала работать. Светик спал. Примерно в час дня она шла его будить, чтобы пообедать вместе.
– Я не выспался, я спать хочу, – отбрыкивался отец ее будущего ребенка и закрывался одеялом с головой.
На третьем месяце их совместной жизни Люша поняла, что больше не выдержит. И дело тут было не в беременности и не в повышенной нервной возбудимости. Просто невозможно смотреть по утрам на сладко дрыхнувшего мужика, который устал, ничего не делая, которому некуда спешить, который и не рвется никуда. Она попросила Светика вернуться в родительский дом. Как он уходил, – об этом лучше не вспоминать. Конечно, Люше не хотелось оставаться одной. Конечно, она не предполагала, что ей придется вынашивать и воспитывать ребенка без вполне естественной и необходимой помощи отца. Но вышло так, как вышло.
А потом родился Алешенька, и сердце ее смягчилось. Она не могла не показать сына отцу. Светозар сразу после выписки ее из роддома приехал к ней со своей мамочкой, которой не терпелось убедиться, что ребенок хоть чем-то напоминает ее Светика в младенчестве. Эта первая встреча Люши с бабушкой ее новорожденного сына сказала о многом. Во-первых, Марина, найдя несомненное сходство между Алешенькой и ее Светиком, потребовала, чтобы никто и никогда не называл ее бабушкой.
– Для тебя я буду Мариной, – представилась она младенцу.
Пятидесятилетней девушке страстно не хотелось стареть, любое напоминание о возрасте становилось для нее незаживающей раной. Пока все было при ней: силиконовые губки, огромные распахнутые глаза, какие получаются после хирургической коррекции век, торчащие девичьи грудки, мини-юбки, открывающие стройные ножки с красивыми коленками. Ох, сколько таких несчастных, боящихся самих себя юных дев-пятидесятилеток встречала Люша в свое время на светских раутах! В них удивительным образом сочетались осторожная вышколенность в обращении с мужьями, страх возрастных перемен и невероятная злость и раздражительность по отношению к тем, кто так или иначе от них зависит.
Во-вторых, оказалось, что сын Светик делился с мамой Маришей всеми подробностями своих отношений с Люшей. Люша оторопела и даже не нашлась, что сказать, когда пухлогубая красотка объяснила цель своего визита:
– Ну, я же должна была посмотреть, на что должна буду давать деньги! Светик говорит, вы в первую же ночь его у себя оставили. Где гарантия, что в предыдущую ночь у вас не оставался кто-то другой?
Присутствовавшая при этой исторической встрече Люшина мама, хоть и сражена была наповал явлением сладкой парочки, спокойно возразила:
– А нам никакие деньги от вас не нужны. Мы сами справимся. Мы думали, вам с вашим Светиком на нового родственника интересно посмотреть. А вы мать собственного внука шлюхой выставляете.
– Мама! – укоризненно поддержал эту тираду Светик. – Я же просил!
– Но я же сказала правду! – голоском Мальвины пролепетала бабушка-цветок. – Ты же действительно остался там… то есть, тут, в первую же ночь.
– Позвольте на этом закончить аудиенцию, а то у Люши молоко пропадет, не ровен час, – жестко завершила первую встречу Люшина мама.
* * *
По всем законам жанра на этом надо было ставить выразительный восклицательный знак и больше не впускать ни Светика, ни Маришку-одуванчика в собственную жизнь. Но полоса-то шла серая! Шагая по счастливой светлой полосе, набираешься сил от солнца и счастливых обстоятельств, передвигаясь ползком по минному полю черной полосы, напрягаешься из последних сил, собирая волю в кулак и концентрируясь, чтобы выжить. А серая полоса – это полный раздрай. И сил нет, и воли нет, и понимания ситуации нет. На серых полосах и возникает то самое «шит», которое «хеппенс». Чаще всего. И в больших количествах. Ребенка-то надо было регистрировать. И не могла Люша, выросшая с мамой и папой, лишить собственного сына счастья знать и любить своего отца. Тем более что он так трепетно относился к маленькому. И обещал, что больше не будет ничего рассказывать маме, что это его ошибка.
Ох, эта безвольная и тухлая вера обещаниям периода серой полосы! Ох, что она творит с нашими жизнями, люди добрые! Она расквашивает нас всмятку. Безвозвратно. И некого винить в далекоидущих последствиях. Да и что толку винить? Тут главное – вовремя спохватиться, собраться с силами. И даже не вовремя, но спохватиться…
В общем, Люша не только записала Светозара отцом Алешеньки, что справедливо и порядочно, хотя, конечно, отчество Светозарович в свидетельстве о рождении ее сына напрягало ее довольно жестко, но и зарегистрировала со Светиком брак! Ему вроде бы нашли работу, он старался по мере своих сил соответствовать новой роли отца семейства. И опять – пары месяцев брачной жизни хватило Люше, чтобы понять: вместе сосуществовать у них не получится никак. Ну, невозможны были эти Маришкины звонки с упреками по любому поводу, невозможны любые интимные детали ее со Светиком жизни, немедленно становившиеся достоянием гласности и поводом для разборок.
Между тем Люша вновь забеременела. И вновь – совершенно осознанно. Она хотела, чтобы у Алешеньки обязательно был брат или сестричка. Полностью родные, выросшие рядом. Им потом в жизни будет легче. Она сама очень грустила оттого, что росла одна, все просила родителей о братике. Не услышали родители ее просьб. А вот Леша ее в полтора года стал старшим братом! Родилась у него самая настоящая «шалунья-сестричка» Зойка, в семейном обиходе называемая Зайка – с первого дня ее ненаглядной жизни.
Светик тем временем лишился своей работы и снова торчал дома, уставая все больше и больше. Как там говорят брачующиеся? Обещают быть вместе «и в горе, и в радости»? А в болоте? Когда – ни горя, ни радости? Просто что-то вязкое и зыбкое вокруг? Что тогда? У Люши ничего иного не получилось, кроме как, барахтаясь и отплевываясь, из болота резвенько выбираться. Никого она не винила. Ее замуж за Светика не силком тянули. И детей она получила, находясь в здравом уме и по собственному желанию. Просто (хоть и непросто!) – очень они со Светиком разные. И ничего не поделаешь. Развод в этом случае неминуем.