— Панятни! — отозвался Сан-Ху, вставая.
— Значит нам идти доставать деликатесов фашистской шпане?
— Да.
Петряк с сомнением качнул головой и повернулся к Сан-Ху, собираясь с ним идти.
— А нам сейчас идти? — спросила Дадабай за себя и за вопросительно взглянувшую на него Первин.
— Да, канарейки! Нам пора готовиться. Но смотрите, чтобы девушки знали поменьше и не делились с своими гостями ничем кроме балаганной болтовни. Вам, Дадабай, я поручаю наставить их как следует и смастерить все угощение так, чтобы эти типы ничего не заподозрили и ушли вовремя. Для того, чтобы они не обалдели от вашей свежести и щечек Первин, если она им попадется на глаза, вы с Первин немного намажьтесь и изуродуйте себя хоть горбом… какой-нибудь опухолью на щеке, что ли… А тех, которые будут с ними гулять, наоборот подкрасьте, иначе вся наша музыка пропадет: они озвереют и могут вас не пощадить.
— О, морды! — воскликнула, Дадабай, схватившись за шарф, — пусть попробуют!
Первин съежилась, умоляюще посмотрев на Пройду, и видно было, что девушка, привыкшая к большевикам, не переносит мысли о том, что она может теперь стерпеть попытки близости людей, чинящих насилия над ее братьями.
Пройда ободряюще кивнул девушке головой.
— Знаю, знаю, Первин-грачонок! Потому я и прошу вас самих держать себя начеку и быть подальше от этих жохов!
— Мы погибнем, если теперь останемся когда-нибудь одни и попадем опять в увеселительные дома, — убито сказала Дадабай.
— Э, сестры, мы не расстанемся с вами, пока наши парни не женятся на вас и Индия не сделается советской. И в Россию поедете с нами обратно…
— Правда?
— Правда!
Девушки повеселели, и схватив друг друга за руки, заспешили в город.
Пройда явившимся Чекареву и Вагонетке объяснил, как должны будут вести себя ребята, когда явятся фашисты.
Пионеры взялись за перестановку ящиков в палатке и инвентаря цирка.
Через некоторое время палатка начала принимать вид трактирной беседки со столом возле стены, ковром и подушками на полу.
Явившиеся с рынка Сан-Ху и Петряк стали нарезать рыбу, выложили консервы и выставили несколько бутылок.
Вскоре Дадабай и Первин привели двух молоденьких особ. Первин с Петряком после этого ушли к дороге поджидать Партаб-Синга и караулить стоянку от посторонних взглядов, а Дадабай взялась за прихорашивание приведенных ею девушек.
Это были две канджерия[12] Майенвильских увеселительных заведений. В городе было теперь не до развлечений, заведения не веселились и никого не веселили. Девушки не имели никакого промысла и поэтому Дадабай и Первин легко сговорились о том, что им было нужно.
Пройда, увидев, что все готово для приема фашистов стал ждать их появления.
Наконец двое вышедших за город на прогулку европейцев показались на дороге и, увидев палатку, направились к вышедшему из нее китайцу.
Пройда, с манерами намеревавшегося предоставить в распоряжение сагибов весь цирк угодливого антрепренера, представил явившихся, как хозяйке, Дадабай. Дон Пабло Дохморесско сделал широкий жест удовлетворения, взглянув на вино. Его коллега, высокий сумрачный швед, Адам Эльстра, немедленно сел на ящик, приготовившись ждать развлечений и неопределенно крякнул.
Антрепренер подсунул милости сагибов коробку с сигарами.
— Тошно вероятно сагибам управляться с чернью? — объяснил он кряканье шведа.
— Э, «тошно»!.. — разразился испанец, приступая к вину. — Не поймешь, что думают ваши, никогда ничего не пикнущие малайки и не поймаешь хитрых браманов ни в чем, пока с ними нянчишься. Быдло!
Он осушил стакан и кивнул шведу, который предупредил парсиса, что бы тот знал, с кем имеет дело:
— Мы действовали здесь иначе, хотя это не наша обязанность. Мы атташе… Но мы скоро уезжаем отсюда… Пей с нами вино, хозяин.
— О!.. — взял стакан Пройда, раскрыв с почтением глаза при открытии шведа о том, что он «атташе». — Вы важные сагибы-начальники!
Между тем комната наполнилась.
Китаец, вооруженный подобием флейты, возвратился с двумя «боями», которые, звеня струнами саранги и медяшками бубен, уселись вместе с ним возле выхода палатки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пришли канджерия. Дадабай им налила вина, взяв на себя хозяйствование и хлопнула в ладоши, чтобы девушки танцевали.
И вот начался пляс, сопровождающийся опустошением бутылок и поощрениями немедленно оживившихся подозрительных сагибов.
Китаец дул в свою флейту, раскачивая для выразительности головой и водил косящими глазами по ребятам, изредка выразительно подмигивая им на фашистов. Ерка Чекарев и Вагонетка брякали один на гитаре, другой на саранги, не подавая вида о своих настоящих чувствах при лицезрении попойки.
Канджерия с бубнами извивались посреди палатки, а в промежутках между танцами, присаживались к начавшим пьянеть и откровенничать фашистам, уговаривая их будто бы потихоньку от хозяина уйти с ними гулять в другое место. Дадабай только управлялась раскупоривать остававшиеся еще бутылки и переглядываться с ребятами.
![]()
ВЫПУСК № 3
Беспокойная ночь
Тем временем Партаб-Синг в городе ждал наступления вечера.
Когда окончательно стемнело, исчезли на улицах прохожие и миновала опасность каких бы то ни было встреч, он направился к месту пепелища сожженного фашистами имения брамина.
Возле полуразрушенного забора имения с группой деревьев возле руин он внимательно всмотрелся в потемки улиц и прислушался.
Все было тихо.
Тогда он перепрыгнул тростниковый забор, скользнул к остаткам сгоревших стен дворовой постройки, сзади них подошел к уцелевшему срубу колодца и, наклонившись возле него, тихо стукнул раз, раз и еще два раза по обводу сруба.
Тотчас же он почувствовал, что на него кто то смотрит в отверстие между досками.
Через секунду этот невидимый наблюдатель тихо спросил пришельца:
— Что надо?
Партаб-Синг опустил глаза и также тихо сказал:
— Брат Арабенда и тут еще с тобой брат Нур Иляш — меня зовут Партаб-Синг, я приехал сюда издалека с русскими большевиками. Мы знаем, что делают в городе саибы и я пришел сказать вам, что мы хотим вам помочь. Пойдемте со мною…
— Русские большевики? — усомнился тихо невидимка. — Их не пустят сюда инглизмены, как они могли очутиться тут? Мне трудно поверить тому, что ты говоришь…
— Потому инглизмены и боятся большевиков русских, что коммунисты идут к угнетенным во все концы света и умеют делать то, чего другие не умеют делать…
— Откуда ты узнал, что мы скрываемся здесь?
— Нам нужно было найти вас и мы разыскали, проследив, как вам давали пищу.
Невидимка ничего не ответил. Очевидно он обдумывал или неслышно совещался с кем-нибудь.
— Как ты нас поведешь? — спросил, наконец, тот же голос после двухминутного молчания.
— Я не знаю, как называется здесь местность. Идти за город на берег, возле перевоза. Но я вас не обманываю, потому что тогда я пришел бы не один и не выдумывал бы про большевиков.
— У тебя есть оружие?
— Револьвер…
— Ты можешь положить его на землю?
— Могу…
Снова воцарилось молчание, которое продолжалось теперь минуты три, а затем вдруг Партаб почувствовал, что сзади его выросло две фигуры, безмолвно схватившие его, прежде чем он оглянулся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Это были те люди, с которыми разговаривал Партаб. Они очевидно вышли из колодца потайным ходом, сзади него.
— Если на нас нападут, мы будем сопротивляться и убьем тебя, как морду предателя, — сказал один из очутившихся возле юноши и заглянул ему в лицо, повернувшись так, что Партаб-Синг сразу увидел на молодом человеке священный шнур браминской касты. Он догадался, что это сын земиндара — Арабенда.
Более грубая фигура Нур Иляша впилась глазами в Партаба с другой стороны.
