В лице членов небольшой станционной комячейки Пройда и его друзья нашли себе нескольких деятельных помощников и в эту же ночь отряд со всеми мерами скрытности выгрузился, чтобы до рассвета выступить в поход.
Но как преобразился этот отряд, прежде чем ему тронуться со станции и очутиться в барханах пустыни и перевалах гор, через которые предстояло ему перейти, прежде чем он спустится в пешаверские долины Индии!
Большинство ребят за исключением франтившего Стремякова и раньше, правда, не блистали особенно европейским видом своей внешности, но все-таки они ходили по крайней мере одетыми с головы до ног, теперь же про них и этого нельзя было сказать.
Одни в остатках персидских халатов и рваных шароварах до колен, другие в каких-то подобиях рубах или кафтанов, третьи совсем, как анчутки, только с кусками материи на чреслах.
Цвет кожи также почти у всех был изменен и в разной, степени, но все они настолько потемнели, побывав для этого на специальной переделке в руках Таскаева что тропическому солнцу уже нечего было делать с кожей московских комсомольцев, чтобы превратить их в потемневших и пожелтевших «боев» и «баранчуков» — ребят Азии.
Все они объяснялись между собой, спорили и обращались друг к другу исключительно на диалектах Индии или английском языке.
Все не чаяли, как можно скорей перейти границы Индии.
Трудно было Стремякову свыкнуться с его теперешней одеждой индийского уличного подростка-боя.
Организатор пионеров, незадолго перед выступлением из Москвы, попав в весьма благоустроенный дом отдыха, познакомился со всеми благами и слабостями культурного самоухаживания. Он пристрастился к франтоватому костюму, ухаживанию за телом, ванне, душу и совсем увлекся своей внешностью, мечтая о том, как он, совершив какой-нибудь революционный подвиг, заставит сразу влюбиться в себя восемнадцать тысяч курсисток с московских рабфаков.
Теперь на комфортные привычки и мечту о триумфальной помпе перед москвичками пришлось махнуть рукой, надолго превращаясь в неприглядного азиатского оборвыша.
В толпе того экзотически ярмарочного сборища ребят, в какое превратился отряд комсомольцев, теряли всю свою оригинальность желтолицый ординарец Пройды Сан-Ху и обе танцовщицы, сблизившиеся за время совместного путешествия с «большевик комсомол» и почти всех ребят узнавшие по именам.
Перемена внешности ребят ни в какой степени не понизила их настроения. Наоборот, все они, выйдя со станции и очутившись в степи, где кроме кустов саксаула и песчаных бугров, когда взошло солнце, не развернулся хотя бы вид оазиса карагачей или какого-нибудь кишлака — не только не упали духом, а ожили, повскакивали с арб и, разбившись на группы, пустились опережать караван и разминаться в чехарде, беге и нырянии под арбами. На одной из них сидел только китаец с Еркой Чекаревым и Вагонеткой и разучивал с ними на нескольких инструментах индийские мелодии и буйные треньканья, веселя смеявшихся над их игрой танцовщиц.
Таскаев, Пройда и Партаб-Синг, кроме Сан-Ху и комсомольских вожаков, составляли штаб этого отряда.
Пройда, посовещавшись с Таскаевым относительно сведений, сообщенных Граудиным, решил, что он снова встретится с товарищами в Бенаресе, впредь же до этого с Партаб-Сингом, Сан-Ху, тремя ребятами и танцовщицами, оставив отряд, поедет со всей возможной скоростью вперед для того, чтобы найти того фашиста полковника, имя которого сообщал Граудин и немедленно же по его связям ознакомиться с деятельностью и силами врагов революции.
Но прежде он хотел еще убедиться в том, насколько конспиративно может отряд пройти страну и перебраться через границы Индии.
Когда станция железной дороги осталась далеко позади, и отряд очутился в пустыне, Пройда и Таскаев подозвали к себе несколько подростков.
Четверо верховых комсомольцев, вооружившись натурографами, отделились по распоряжению руководителя от каравана, двигаясь на некоторой дистанции от него впереди, сзади и по сторонам и привели аппараты в действие.
Особо организаторы отряда позвали Петряка и Стремякова.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Поедемте с нами! — кивнул Таскаев ребятам, направляясь с Пройдой в сторону от отряда.
Ребята повернули коней.
Минуты три вся группа рысцой удалялась от отряда в степь.
Вдруг Стремяков, оглянувшись назад, остановился и поражено ткнул рукой назад:
— Товарищи, где же, отряд?
Все оглянулись.
Пройда и Таскаев, обменявшись взглядом, многозначительно усмехнулись.
— Пропал караван! — остолбенел и Петряк. — Где же отряд?
Действительно, караван, как будто провалился в песках степей, не оставив никакой видимости своего движения.
Петряк и Стремяков вытянули уши и разом почти воскликнули:
— Голоса! Арбы едут! Кричат!
Кто-то действительно перекликивался в сотне шагов от группы всадников, но нигде не видно было кричавших и откуда мог исходить шум двигающихся людей и лошадей — было выше понимания обманутых странным явлением комсомольцев.
— Что за чертовщина? — обернулись парни. — Как это делается? Кто выкинул этот фокус?
— Этот фокус произведен натурографами, — объяснил Таскаев. — Сейчас со стороны отряда действует несколько натурографов по принципам активной и пассивной натурографии. Натурографы во-первых фотографируют окрестности спереди и сзади каравана, а затем выбрасывают завесы, окружая ими отряд. На этих завесах беспрестанно воспроизводится со стороны каравана окрестность, какою она должна бы быть без каравана. Весь наш отряд окружен сейчас такими завесами с натурографическим воспроизведением на них местности, которую он проходит. Вот почему мы самого каравана не видим, а видим будто бы голые песчаные холмы. Это обман натурографа: мы видим иллюзию местности и не видим того, что на ней в самом деле есть. Это нам очень важно, потому что таким образом, приняв еще только меры предосторожности против оставления сзади нас следов лошадей и своих, а также меры против шума, мы никем невидимые перейдем пустыню, минуем населенные пункты и перешагнем самые границы Индии.
— Чудеса! — выразил свой восторг Стремяков и бухнул кулаком в бок лошади, которая подпрыгнула.
— Великолепно! — подтвердил Петряк. — Это не только в Индию войти, а и по Лондону пройтись невидимками можно.
Пройда сказал:
— Это вам показано нарочно, чтобы вы видели, как важно не производить дорогой шума и оставлять поменьше следов. Едемте в отряд, и договоритесь со всеми ребятами о том, чтобы как и в вагонах, здесь не было шума и оставлялось поменьше следов от нашего движения. Смотрите друг за другом.
— Кончено! Все будет сделано! — заявил Стремяков, давая обещание от лица всех своих товарищей.
Штаб отряда направился к каравану, по слуху определяя, где его искать. И, только, что сделали товарищи два десятка шагов и минули невидимую завесу натурографа, как весь отряд очутился перед их глазами.
Первые встречи
Возле уездного города, расположенного на левом берегу Инда и населенного индусами и сикхами, на пустыре у берега реки остановился в походной фуре и раскинул палатку балаган бродячей цирковой труппы, состоящей из двух танцовщиц, трех гимнастов-мальчиков, двух борцов и клоуна китайца.
Балаган прибыл рано утром и уже через два часа после того, как установка палатки была закончена из нее сперва вышли и направились в город две танцовщицы и индус-борец, а затем и сам владелец цирка парсис в тарбуше, с серьгами в ушах, в белых штанах и пестром жилете сверх кафтана.
Парсис вошел в город. Минуя заросшие мохом архаические остатки стен какого-то здания, он встретился с выезжавшей из города, одинокой нагруженной покупками тонгой[8] деревенского баньи-лавочника и, на секунду остановившись в пустынном переулке окраинной части города, повернулся в ту сторону улички, где белеющиеся из-за стрельчатой листвы пикообразных тиковых деревьев высокие дома указывали ему на центр города.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})