де-факто. Я ни в чем не нуждаюсь, никаких заказов не делала и впредь делать не стану. Пусть Павел поплатится…»
И все-таки Дыбенко с разрешения Сталина приехал к ней в Норвегию повидаться. Норвежское правительство не хотело давать ему визу. Заведующий протокольной частью МИД жаловался Коллонтай, что приезд ее мужа вызовет массу непреодолимых трудностей:
– Вы первая в мире женщина-дипломат, и это уже создает ряд неразрешимых и не установленных по этикету задач. А тут еще приедет ваш супруг. Как мы будем сажать его во время приемов, с кем знакомить, кто идет перед ним, кто за ним?
Коллонтай уверила дипломата, что Дыбенко на приемы и светские рауты ходить не станет и пробудет максимум один месяц. Они не выдержали вместе и трех недель. Склеить разбитое не удалось:
«С уходящей почтой написала Сталину, что оповещаю партию, что прошу больше не смешивать имен Коллонтай и Дыбенко. Трехнедельное его пребывание здесь окончательно и бесповоротно убедило меня, что наши пути разошлись. Наш брак не был зарегистрирован, так что всякие формальности излишни. В конце письма я горячо поблагодарила Иосифа Виссарионовича за все, что он сделал для меня, чтобы вывести меня из личного тупика жизни и за всегда чуткое отношение к товарищам».
На самом деле она не могла забыть Павла Ефимовича. Иногда мысленно писала ему письма, но никогда их не отправляла. Приезжая по делам в Москву, часто встречала Дыбенко, занимавшего крупные посты в армии:
«Он рассказал, что Сталин созвал на вечер комсостав. После ужина Сталин неожиданно спросил:
– А скажи-ка мне, Дыбенко, почему ты разошелся с Коллонтай? Большую глупость сделал.
– Это ты, товарищ Коллонтай, виновата, – упрекнул меня Дыбенко. – Зачем ты меня на другой женила? Это ты все сделала. Почему ты послала мне вслед телеграмму в Гельсингфорс?
Мне смешно стало от его слов, я уже не помню, что я ему телеграфировала в двадцать третьем году, вероятно, советовала жениться поскорее… А тут еще странная встреча с бывшей женой Павла Дыбенко. Они уже разошлись, и она теперь жена какого-то высокопоставленного красного командира. Она пополнела и потому подурнела. Неужели я из-за нее столько ночей не спала?»
Александра Михайловна нашла в себе силы вырвать старую любовь из сердца. Характеру ее можно было только позавидовать. В глубоко личном письме советовала подруге:
«Надо иметь духу себе самой признаться: в нашем возрасте влюбленности к нам быть не может. Есть многое другое, что привязывает мужчин к нам: вспышка-тяготение, удобство (мы умеем создавать комфорт и удобство), польщенное самолюбие и т. д. Но все же это не любовь, не та любовь, какую мы получали, когда были в юном возрасте.
Что сделать, чтобы от того не страдать? Мой совет: отмежеваться. Я одно, он другое. А любимого брать, как приемлешь приятную, необязательную встречу с интересным, приятным человеком… Брать встречи, как читаешь с наслаждением час-другой интересную книгу. Закрыл книгу, положил на стол – и до следующей свободной минуты. Если вздумаешь на отношениях к «ним» в наши годы строить жизнь, получится одно горе, одни унижения, уколы, муки. Надо научиться быть одной, внутренне одной. Ни на кого не рассчитывать!
Скажешь: холодно? Да. И немножко горько. Но зато меньше мук. Зато как подхватываешь неожиданную радость, брошенную «им»! И внутренне удивляешься: «Да ну! Неужели он еще так любит?»
Мужчины не обходили Коллонтай вниманием. Вот представительный и умеющий ухаживать коллега приглашает в театр на «Веселую вдову», потом везет поужинать. Ужин затягивается до утра:
«Он предлагает пройтись и проводить меня до гостиницы. Идем по аллее, светло и незнакомо безлюдно. Я снимаю свою легкую летнюю шляпу и несу в руке. Он предлагает:
– Дайте я понесу вашу шляпу.
Я внутренне улыбаюсь. Когда мужчина любезно предлагает освободить свою даму даже от легкой ноши, это значит, что дама ему не совсем безразлична и что он сегодня разглядел, что она не только полпред, но и женщина».
Столь же легко, как с Дыбенко, Александра Коллонтай рассталась и со своими недавними соратниками в борьбе за общие идеалы.
Ее интимный друг Александр Шляпников, лидер распущенной Х съездом «Рабочей оппозиции», не понял, что наступили новые и жестокие времена. Человек прямой и простодушный, он сожалел об утрате пролетарской чистоты, требовал восстановить рабочую демократию и призвать к порядку оторвавшуюся от народа партийную верхушку. Весной 1923 года его сторонники образовали «Рабочую группу РКП». В деятельности группы не было ничего антисоветского, но сам факт ее создания был воспринят как выпад против власти.
Одного из руководителей «Рабочей группы» Кузнецова в сентябре 1923 года допросил заместитель начальника секретного отдела ОГПУ Яков Саулович Агранов, будущий первый заместитель наркома внутренних дел.
В протоколе допроса записали:
«Коллонтай в ее последний приезд в Москву одобрила (принципиально) наше организационное оформление и не возражала против выдвинутых нами задач: лозунга восстановления Советов рабочих депутатов на фабриках и заводах и выпрямление линии партии. Она обещала сообщить о своем согласии войти в руководящий центр…»
24 ноября 1923 года политбюро поручило председателю Центральной контрольной комиссии Валериану Владимировичу Куйбышеву: «Вызвать тов. Коллонтай и переговорить с ней».
Куйбышев составил записку, которую отправил в политбюро:
«Следствием не установлено, что тов. Коллонтай состояла членом «Рабочей группы». Но безусловно установлен факт ее связи с активными деятелями этой группы, устройства с ними конспиративных совещаний.
Ответы тов. Коллонтай на мои вопросы явно уклончивы и неискренни.
Ввиду высказанного тов. Коллонтай недоверия к партии и нежелания ее сказать всю правду партия имеет право не доверять тов. Коллонтай ту ответственную работу, которую она сейчас ведет. Тов. Коллонтай должна быть отозвана из– за границы».
Записки Куйбышева было достаточно для того, чтобы остаток своей жизни Коллонтай провела в общении с чекистами. Она бросилась к Сталину:
– Разумеется, я не разделяю позицию блока. Мои личные отношения к Зиновьеву и Троцкому вам известны. Я целиком поддерживаю генеральную линию и полностью разделяю вашу установку в курсе внешней политики…
На прощание не забыла сказать генеральному секретарю:
– Я вам за многое неизменно благодарна. Ваша товарищеская отзывчивость, вы такой чуткий.
Сталин насмешливо:
– Даже чуткий? А говорят – грубый. Может, я и в самом деле грубый, но не в этом дело.
Генеральный секретарь взял ее под свое покровительство. Докладная записка Куйбышева была отправлена в архив.
«По телефону, – записала в дневнике Коллонтай, – справилась в ЦК, когда же мне прийти за ответом. Мне ответили, что приходить незачем, так как «дело» выяснено и снято с меня… Но пережить пришлось много и глубоко. Было много тяжелых встреч с товарищами. Дороги разошлись. Александр Гаврилович Шляпников