жить отдельно, но быть верными супругами, а детей отдавать в детские сады или совместно воспитывать, не иметь общих денег, одной кухни, что, по Коллонтай, портит жизнь».
В своем наркомате она создала отдел охраны материнства и младенчества, обещая полноценную медицинскую помощь всем будущим матерям за государственный счет.
Благодаря Коллонтай аборты перестали считаться преступлением:
«Я с увлечением рассказывала, какие благоприятные результаты принесло нам проведение закона, допускающего аборты. Во-первых, уменьшилось количество женских заболеваний от варварским образом проведенных нелегально абортов, во-вторых, уменьшилось число детоубийств, совершаемых чаще всего одинокими, брошенными женщинами».
В политике она оставалась такой же неукротимой и независимой. Коллонтай выступила против Брестского мира с немцами и подала в отставку с поста наркома. В ЦК ее больше не избрали, она гордо покинула Москву и последовала за своим любимым Дыбенко, который вступил в Красную армию и воевал на юге страны.
Коллонтай назначили председателем политуправления Крымской республики, но в тот момент большевиков выбили из Крыма. Утвердили наркомом пропаганды и агитации Украины, но через два месяца пришлось бежать из Киева. Она вернулась в Москву. В большевистском руководстве она считала себя женщиной номер один. Но вместе с Лениным из эмиграции приехала Инесса Федоровна Арманд и стала самой влиятельной женщиной в Москве – в силу особых, личных отношений с вождем.
В 1921 году вместе с недавним наркомом труда Александром Гавриловичем Шляпниковым Коллонтай выступила против бюрократизма в партии. Считается, что и Шляпников был до революции ее любовником. В историю их выступление вошло как знаменитая «Рабочая оппозиция». На съезде Ленин заклеймил «Рабочую оппозицию».
Коллонтай широким жестом попросила освободить ее от работы в ЦК и предоставить отпуск для литературной работы. Она уехала к мужу. Дыбенко с трудом окончил военную академию и был назначен командиром и комиссаром 6-го стрелкового корпуса в Одессе.
Он занял большой особняк, обставил его дорогой мебелью и коврами и устраивал гулянки. Павел Ефимович просто не знал, что такое супружеская верность. Сама Александра Михайловна бросала мужчин, но ей еще никто не изменял.
Известный всему городу роман с одной из его пассий Валентиной Стефеловской стал поводом для выяснения отношений. Коллонтай не желала быть второй. Но и импульсивный Дыбенко не ожидал, что Коллонтай найдет в себе силы расстаться с ним. Он выстрелил в себя.
«Павел лежал на каменном полу, по френчу текла струйка крови, – вспоминала Коллонтай. – Павел остался жив. Орден Красного Знамени отклонил пулю, и она прошла мимо сердца».
Александре Коллонтай было пятьдесят лет. Измена Павла, ради которого она пожертвовала всем, была первым звоночком. Больше мужчины не станут из-за нее стреляться. Но она не собиралась ставить на себе крест. Она должна пересмотреть свою жизнь:
«Голова моя гордо поднята, и нет в моих глазах просящего взгляда женщины, которая цепляется за уходящее чувство мужчины… Хочу разработать тему об отрыве любви от биологии, от сексуальности, о перевоспитании чувств и эмоций».
В большую политику ей хода нет. Ленин ее не любит – она дважды вставала к нему в оппозицию. В феврале 1922 года Коллонтай передала в исполком Коминтерна заявление двадцати двух бывших членов «рабочей оппозиции» с требованием прекратить репрессии против инакомыслящих в партии. ХI съезд осудил заявление и предупредил Шляпникова и Коллонтай, что если они продолжат антипартийную деятельность, то будут исключены из партии.
Понимая, что ей нужно вырваться из этой жизни, она попросилась на загранработу. Она знает иностранные языки, жила за границей, у нее много видных знакомых за рубежом. Но в исполкоме Коминтерна хозяин – Григорий Евсеевич Зиновьев, старый друг и соратник Ленина. К тому же в Коминтерне есть своя гранд-дама – жена Зиновьева Зинаида Лилина.
Коллонтай обратилась за помощью к новому генеральному секретарю ЦК партии Сталину, с которым у нее сложились неплохие отношения. Сталин нуждался в сторонниках и благожелательно отнесся к просьбе Коллонтай, все еще очень популярной в стране. Осенью 1922 года ее отправили советником в полпредство в Норвегии.
По дороге она записывала в дневнике:
«Грустно мне сознавать, что я уже не вернусь на свою любимую работу среди трудящихся женщин, что порвутся дорогие мне связи с тысячами советских гражданок, которые встречали меня возгласами энтузиазма: «Вот она, наша Коллонтай!» Ну вот, я и на территории капиталистической Финляндии с ее духом белогвардейщины. За стеной полпредства враждебный нам мир… Первое, что я сделала, – это купила себе две пары туфелек, такие легкие, красивые и по ноге».
Когда-то молодая революционерка Александра Коллонтай, направлявшаяся на пароходе в Америку, чтобы агитировать американцев за социализм, гневно писала:
«Ненавижу этих сытых, праздных, самовлюбленных пассажиров первого класса! Таких чужих по духу! Ненавижу эту бестолковую, праздную жизнь, убивание времени на еду, пустую болтовню, какие-то маскарады, концерты».
Прошли годы, и Коллонтай откровенно наслаждалась комфортом на шведском пароходе:
«Длинный, во всю столовую каюту стол, уставленный закусками. Целые пирамиды разных сортов шведского хлеба, селедки со всякими приправами, блюда горячего отварного картофеля, покрытого салфеткой, чтобы не остыл, копченая оленина, соленая ярко-красная лососина, окорок копченый и окорок отварной с горошком, тонкие ломтики холодного ростбифа, а рядом сковорода с горячими круглыми биточками, креветки, таких крупных нет и в Нормандии, блюда с холодными рябчиками, паштеты из дичи, целая шеренга сыров на всякие вкусы, к ним галеты и на стеклянной подставке шарики замороженного сливочного масла.
И за все эти яства единая цена за завтрак, ешь сколько хочешь. Если блюда на столе опустеют, их пополняют. Таков обычай в Швеции».
Отправившись на работу за границу, Коллонтай захлопнула за собой дверь в прошлую жизнь. Но оторваться от Дыбенко оказалось не так просто. Она делилась с ближайшей подругой:
«Мой муж стал засыпать меня телеграммами и письмами, полными жалоб на свое душевное одиночество, что я несправедливо порвала с ним, что случайная ошибка, «мимолетная связь» не может, не должна повлиять на чувства глубокой привязанности и товарищества…
Письма были такие нежные, трогательные, что я уже начала сомневаться в правильности своего решения разойтись с Павлом. И вот явилась моя секретарша. Она рассказала, что Павел вовсе не одинок. Когда его корпус перевели из Одесского округа в Могилев, он захватил с собою «красивую девушку» и она там живет у него. Павел заказал на мое имя и будто бы по моему поручению всякого рода женского барахла – сапоги, белье, шелковый отрез и бог знает что еще. Все это для «красивой девушки» под прикрытием имени Коллонтай.
Я возмутилась и написала письмо в ЦК партии, прося их не связывать моего имени с именем Павла, мы с ним в разводе