Читать интересную книгу Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов

погуляю, — говорю я.

— С кем?

— Ну, с Раджой.

— Не ходи, тебе нужен покой, я попозже сама его выведу.

— Да я потихоньку, бегать не буду. Мне свежим воздухом врач велел дышать, а вдруг завтра мороз, так что я лучше сейчас.

Мама ничего не отвечает, переваривая услышанное от меня ранее. Она садится на кровать и, поставив локти на колени, обхватывает руками голову. Я иду на кухню и навожу порядок. Мою посуду, а заодно осваиваюсь, изучая, что тут у нас где. Почему-то мне кажется, что я здесь надолго. Предчувствие, однако.

Пёс ходит за мной и, кажется, его насторожённость постепенно отступает.

— Ну что, Радж Капур, — обращаюсь я к нему, уперев руки в бока, — пойдём гулять?

Услышав знакомое слово, он недоверчиво делает взмах хвостом. Он как бы говорит, до вечера же вроде ещё далеко, точно гулять? Точно-точно. Пойдём, поносишься, энергию выплеснешь.

Мы выходим на большое пространство между домами, так называемую «поляну» и я спускаю Раджа с поводка. Он смотрит на меня почти удивлённо. Ты что, друг, не знаешь вкуса свободы? Беги! Найди какую-нибудь симпатичную девчонку, собачью, разумеется.

— Эй, Бражкин, ты чё своё чудище с поводка спустил? — раздаётся дерзкий голос за спиной.

Я поворачиваюсь и вижу троих пацанов примерно моего возраста. Щёки красные, глаза задорные, пальтишки куцые. Ретро, ёлы-палы. Впрочем, пальтишки не у всех, тот, что стоит впереди прикинут недёшево. Курточка японская, шапочка спортивная, джинсари, и не «Монтана», наверное.

Но вот, что меня беспокоит, я действительно размещаюсь настолько низко на социальной лестнице, что любые придурки могут так со мной разговаривать?

— Чё, язык что ли проглотил? Давай закуй обратно свою смесь бульдога с носорогом. У меня тут сестрёнка малая бегает.

— Сестрёнка может не опасаться, тем более, её чёт не видать, а вот ты шарики свои побереги, чтоб не откусили.

— Чё ты сказал?! — зависает румяный задира, явно не ожидавший от меня такого ответа.

— Э, Брага, тебе чё, детдомовские мозги отшибли?! — вступает второй хулиган.

Нет, определённо, смешное слово. Хулиган.

— Ну сходи во вторую спец, в травматологию да узнай сам у детдомовских, кому чего отшибли, — вполне дружелюбно отвечаю я. Можешь рядом прилечь если чё, решай, только сегодня кировская дежурит, а там хреново лечат, будешь потом ссаться всю жизнь.

— Ты чё, козёл, охамел?!

Охамел? Он действительно так спросил? Мне смешно делается и я даже улыбаюсь:

— Охамел, да, ржунимагу с вас, октябрята. Если чё, у меня справка имеется.

— Ты чёрт что ли? — делает шаг ко мне их заводила, меча громы и молнии. — А? Ты нюх потерял, щегол?

Тут одно из двух, или родаки крутые и имеют доступ к кормушке, или он сам шустрит типа Кахи. Или и то, и другое.

— Ну проверь, дурилка ты картонная, — ухмыляюсь я.

Злит он меня, мажорик этот. Он подаётся ко мне, а я поддев носком ботинка комок снега чуть подбрасываю его и резко пинаю, превращая в искрящуюся снежную пыль, красивую, но очень неприятную, когда она попадает на лицо и за шиворот.

Это моё действие вызывает яростный вой со стороны троицы этих крутых чуваков. Первый, тот что в японской куртке бросается на меня с перекошенным от злости лицом. Эх, отоварил бы я тебя, сердечный, да нельзя мне, на излечении нахожусь.

Он замахивается, но я просто делаю шаг в сторону, уходя от удара. Физподготовкой определённо надо заняться. От удара я, конечно, ухожу, но шапку он мне сбивает и на секунду замирает, заметив швы на моей голове.

— Чего смотришь, мажор, — говорю я. — Ты видишь, мне половину мозга вырезали? Так что я сейчас вас убью и съем. И мне не будет ничего, потому что я зомби. Слыхал про зомби, глупый и неразвитый ты человек?

— Да я тебе сейчас башку твою больную отшибу, ты понял?

— Ну давай, попробуй, — говорю я насмешливо. — На малолетке знаешь что с тобой сделают? Ну-ка, скажи «ку-ка-ре-ку», порепетируй.

Не выдержав такого неприкрытого издевательства, мажор предпринимает новую попытку атаковать. Я делаю ложный выпад, вводя его в заблуждение, и он тушуется, дёргается, теряет инерцию, а я подсекаю, как карася и он со всего маху падает лицом в снег.

В этот момент подбегает мой друг-мутант Раджа и начинает злобно лаять и кидаться на лежащего в снегу и матерящегося, как сапожник мальчика в модной и дефицитной японской куртке.

— Сожри его, Радж! — подначиваю я пса. — Сожри!!!

В этот момент двое других участников этого дворового бандформирования, должно быть поняв, что рискуют прослыть ссыконавтами, вдруг дёргаются в мою сторону и начинают хаотично махать руками.

Радж бросает поверженного врага и обрушивает гнев на наступающих.

— Да вы настоящие берсерки, пацаны, — говорю я. — Смотрите, друг друга не поубивайте.

Я отступаю, не желая ненароком подставить голову под лопасти этой мельницы. И в этот момент раздаётся истошный девчачий вопль:

— Стойте! Прекратите! Милиция!

5. Время всеобщей невинности

Как ни странно, этот крик действует на пацанов отрезвляюще. Они прекращают изображать вентиляторы и оборачиваются на голос. Я тоже оборачиваюсь и вижу бегущую к нам девчонку в коричневой цигейковой шубке и вязаной шапочке.

— Что вы за люди такие! — напускается на моих гонителей строгая румяная барышня. — У одноклассника сотрясение мозга, а вы драться лезете.

Ага, значит одноклассники, ну что же проблемы со статусом у меня действительно существенные.

— Какое сотрясение, Рыбкина, у него мозга-то не было никогда, — ржёт один из двоих, пока мажор поднимается и отряхивает снег.

Радж рычит и не сводит с них глаз.

— Молодец, Раджа, — говорит девчонка. — Будут знать в другой раз, как лезть.

— Рыбкина, тебе чё надо? — щерится на неё мажорный выпендрёжник и, повернувшись ко мне, добавляет. — Брага, ты как баба, в натуре. За тебя вон девки впрягаются. Сам-то ничё не можешь, чмошник.

— Как тебе не стыдно, Ширяев! Вот я отцу про вас точно расскажу, он вас на учёт быстренько оформит. Пошли, Егор, не обращай внимания на придурков.

Ну надо же какая покровительница у меня. Пойдём, Рыбкина. С тобой, как говорится, хоть на край света. Я широко улыбаюсь и подмигиваю парням:

— Ладно, поцики, не скучайте. И это… меня не ищите, я вас сам найду.

— Вопрос не решён. Ясно, Брага? — зло бросает Ширяев.

Какой вопрос? Чего он решать собирается? Эх, не сахар жизнь подростковая. Но ничего, зато драйв какой! Я такого давно не чувствовал.

— Без базара, Ширяй, — отвечаю я. — Обращайся, если что.

— Чё?! — подаётся тот ко мне.

— Да ладно, Юрок, остынь, — говорят его дружки, — никуда он от нас не