— Поехали! — закричал он. — Цацики, тащи сумки!
Мамаша и Цацики заранее собрали две сумки. Одну Мамаше в роддом, а другую Цацики, который отправится к бабушке на время, пока Мамаша с Йораном будут в роддоме.
— Можешь не торопиться, — улыбнулась Мамаша. — Цацики я рожала восемь часов, так что времени еще полно.
— А может, и нет, — завопил Йоран, когда Мамаша снова согнулась от боли. — Мне кажется, что схватки уже слишком частые.
Цацики захихикал: такой смешной был Йоран. Он как сумасшедший массировал Мамаше спину и одновременно пытался набрать на своем мобильном номер родильного отделения.
— Давай всё же поедем, — сказала Мамаша, когда боль наконец отпустила. — Схватки и правда довольно частые, к тому же нам надо успеть завезти Цацики.
Йоран вылетел в прихожую и принес Мамашины пуховик и ботинки.
— Подожди, — сказала Мамаша. — Опять.
Цацики оделся и выставил сумки в лифт. Теперь, видя, что такое схватки, он был даже рад, что ему не надо ехать в роддом.
Неужели, когда он вернется домой, он станет старшим братом? Неужели это правда?
— Ну, вы идете? — крикнул он.
— Подожди, воды отходят! — прокричал Йоран. — О боже, мы никогда отсюда не уедем.
На лестнице высунулась Мэрта из соседней квартиры и улыбнулась Цацики.
— Что, пора? — спросила она.
— Да, — кивнул Цацики. — Кажется, воды отошли.
— Да, я слышала, — засмеялась Мэрта. — Что ж, удачи!
— Спасибо, — сказала Цацики. — А это опасно — рожать детей?
— Ни капельки, — ответила Мэрта. — Нет ничего естественнее, чем роды. Каждый человек был когда-то рожден.
Цацики вздохнул с облегчением, ведь кто-кто, а Мэрта знает, что говорит. Ей было восемьдесят три года, и она вырастила пятеро детей, четырнадцать внуков и одного правнука.
На мосту был младенец рожден
— Уступи же дорогу, чайник! — ругался Йоран, сигналя машине, которая еле-еле ползла перед ними. — Моя жена рожает! И зачем эти люди садятся за руль зимой!
Цацики не знал, плакать ему или смеяться.
Йоран ругался, Мамаша тяжело пыхтела. Схватки были уже такие частые, что Йоран отказался везти Цацики к бабушке с дедушкой. Цацики позвонил дедушке и попросил забрать его из роддома, если они когда-нибудь туда доберутся.
На мосту Вестербрун была пробка, и хотя Йоран беспрерывно сигналил, они ползли со скоростью улитки.
— Всё! — закричала Мамаша. — Началось!
— Нет! — закричал Йоран. — Потерпи!
— Я не могу! Останови машину!
— Подожди! — крикнул Йоран и свернул на полосу для общественного транспорта.
— Я не могу, говорю же тебе! — крикнула Мамаша в ответ. — Остановись ты… Ай!
Йоран включил аварийный сигнал и подъехал к тротуару. Четвертый автобус злобно просигналил, когда Йоран выскочил из машины и подбежал к пассажирской двери.
— Я представлял себе всё это немного иначе, — крикнул Йоран.
— Я тоже, — рассмеялась Мамаша, несмотря на боль. — Зато как в кино!
— Ты с ума сошла! — засмеялся сквозь слезы Йоран. — Думаешь, мы справимся? Может, поймаем такси? Не видишь такси, Цацики?
— Такси? — простонала Мамаша и прямо на тротуаре стянула с себя теплые кальсоны.
— Разве они не принимают роды в дороге? — спросил Йоран, снимая куртку, чтобы положить под спину Мамаше, которая снова забралась в машину.
— Ты же военный, ну сделай хоть что-нибудь! — закричал Цацики, повернувшись спиной ко всем, кто стоял в пробке и глазел на них.
Мамаша полулежала на заднем сиденье, разведя колени в стороны, и тужилась. Она так ужасно стонала, что казалось, она умирает.
— Ночь тиха, ночь свята… — громко запел Цацики, стараясь перекричать Мамашу. Этот рождественский гимн они пели в школе.
В небе сеет, красота… Стокгольм сверкал миллионом гирлянд и звезд. Красота необыкновенная, но когда же всё это кончится? А вдруг Мэрта ошибалась, вдруг Мамаша умрет, как Димитрис?
— На мосту был младенец рожден…
Мамаша кричала.
— Ну, давай же! — повторял Йоран раз за разом. — Давай! Умница! Ты справишься!
И снова Мамашин крик. Как истошное каратистское «ки-я-я!»
— Всё! — кричал Йоран. — Молодец!
Цацики повернулся к красной «вольво», где вдруг стало совершенно тихо. Он не смел пошевельнуться, не смел дышать. Только что в этой старой развалюхе произошло чудо. Он это чувствовал.
— Девочка! — всхлипывая, сказал Йоран, неуклюже вылезая из машины. Слезы текли по его щекам. А потом он поднял руки и закричал на весь Стокгольм:
— Девочка! Цацики, у тебя родилась сестра!!!
Цацики бросился в его объятья, а Йоран подхватил его и подбросил так высоко, что дух захватило.
— Все-таки Рецина, — устало проговорила Мамаша, когда они снова залезли в машину, чтобы Цацики тоже мог поздороваться со своей новорожденной сестрой. — Какая сцена! Иисусу такое и не снилось.
На животе у Мамаши лежал и дышал маленький новый человек, его почти не было видно, из-под Мамашиной куртки только торчал взъерошенный, перепачканный в крови хохолок.
Цацики осторожно потрогал свою младшую сестру. А та тихонько заскрипела.
— Поздравляю, старший брат, — сказала Мамаша и погладила Цацики по щеке.
Тут Цацики тоже всплакнул немного. Он не знал почему, но чувствовал, что произошло что-то очень-очень важное.
— Привет, — сказал он своей младшей сестре. — Привет!
Настоящая семья
Это просто ужас, сколько всего нужно маленькому ребенку. Цацики и Йоран купили всё из Мамашиного списка: памперсы, соски, коляску и ползунки. Они принесли с чердака старую кроватку Цацики и его детские вещи.
Но ведь надо было еще подготовиться к Рождеству, купить елку, сделать леденцы.
Мамаша с Рециной остались на несколько дней в роддоме, потому что Рецина немного замерзла тогда на мосту. Первый день она провела под специальным стеклянным колпаком. Маленькая и несчастная.
— Как крыска, — сказал Цацики.
— Что ты такое говоришь, — возмутился Йоран. — Ты что, не видишь — это самая красивая девочка в мире!
— Конечно, конечно, — сказал Цацики, но остался при своем мнении. Рецина ему и правда казалась довольно страшненькой. Эдакая красная сморщенная старушонка.
Мамаша с Йораном так не считали. Они говорили, что она — чудо, и могли часами сидеть и любоваться большим пальцем ее ноги, пятками или ушами.
Навещая Мамашу и Рецину в роддоме, Цацики чувствовал себя лишним и никому не нужным. Он просто садился на стул и читал комиксы. И только когда Рецину привезли домой, он понял, что имели в виду Мамаша и Йоран.
Он держал сестру на руках, когда она вдруг открыла глаза и в упор посмотрела на него. Цацики решил, что она ему улыбается.
Цацики утонул в ее взгляде. Теперь он видел, что это действительно чудо, и что Рецина и правда симпатичная, особенно когда сосет нижнюю губу или просит есть.
Есть она просила всегда. Мамаша даже не успевала подобрать с пола «Лего», которое Цацики оставлял для нее. Рецина только и делала, что ела. Со стороны это выглядело очень аппетитно, но грудное молоко оказалось совсем невкусным. Мамаша как-то дала Цацики попробовать. Рождественские тефтельки Йорана были куда вкуснее.
Цацики стащил одну из холодильника и едва смог закрыть его — столько там было еды. Только что приезжали бабушка и дедушка — проведать Рецину и оставить подарки и угощение. Они приезжали каждый день — понянчиться с Рециной.
Дедушку словно околдовали. Цацики даже заревновал.
— Ты бы видел, что с ним творилось, когда ты родился, — смеялась бабушка. — Он ни на секунду от тебя не отходил. Хорошо, что сейчас у вас есть Йоран, не то бы дедушка сюда переехал.
В этом году подарков под елкой было больше обычного. Подарки от бабушки можно было узнать по оберточной бумаге из универмага NK. Подарки от Йорана и Мамаши были завернуты в коричневую бумагу и перевязаны красными ленточками. Цацики перебрал все свертки. Рецине предназначалось ровно столько же подарков из NK, сколько ему. Сам он купил для нее медвежонка и думал, не завернуть ли ей в придачу все свои старые плюшевые игрушки. Все равно он в них уже не играет. Здорово иметь сестру, которой можно дарить подарки.
Все было настолько прекрасно, что и не передашь. Рождественское настроение в нем так и бурлило. Во всей квартире пахло Рождеством. Окорок томился в духовке, Йоран спал на диване с Рециной на животе, а завтра должны были приехать родители Йорана. Они наверняка тоже привезут подарки. А еще пряники. Йоран сказал, что его мама печет лучшие пряники в мире.
— А кем мне теперь приходятся родители Йорана? — спросил Цацики Мамашу, которая пришла на кухню проверить окорок.
— Никем, — сказала Мамаша.