По прибытии в турецкую столицу Рибопьер запросил Порту о том, что делается для практического исполнения условий Аккерманской конвенции, и выразил желание, чтобы османские власти поскорее предоставили Сербии долгожданный хатт-и шериф[127]. Затем последовал ряд нот по сербскому во просу. Как и прежний посланник, Рибопьер взял на себя труд по руководству сербскими депутациями в Константинополе, а также по корректировке сербских требований к Порте, изложенных ими в ряде документов. Посланник столкнулся с прежней проблемой – Милош настаивал прежде всего на утверждении себя наследственным князем Сербии. Рибопьер отказался выдвигать перед Портой это условие, опираясь на нежелание российского правительства отдавать всю власть в руки авантюрно настроенного лидера. К тому же это требование не содержалось ни в одном из русско-турецких документов, что позволяло России, как и Порте, говорить о неправомерности выдвигаемых претензий. Одной из важных сторон деятельности Рибопьера по сербскому вопросу было составление им ряда документов, послуживших основой для новой сербской программы освобождения.
В конце августа 1827 г. посланник отправил сербам два документа, в которых излагал свои взгляды относительно выдвигаемых ими требований. Он подготовил «Записку относительно характера верховной власти в Сербии» и инструкции сербским депутатам. «Записка» была посвящена возвращению округов и требованию объединения податей[128]. Инструкция сербским депутатам состояла из перечисления семи главнейших пунктов, касавшихся свободы богослужения, восстановления старых границ Сербии, внутреннего самоуправления, объединения налогов в одну подать, свободы торговли, запрета на проживание мусульман в Сербии, управления турецкими имениями[129].
Повторяя в основном те пункты, которые легли в основу последнего проекта Строганова и которые на протяжении последних лет являлись политической программой сербов, условия Рибопьера все же имели свои особенности. Прежде всего новый посланник отказался поддерживать требование Милоша о передаче ему верховной власти в Сербии, оставляя решение этого вопроса на усмотрение самих сербов. Что касается территориальных требований, то ко времени написания инструкции этот вопрос приобрел окончательную четкость. Основываясь на Аккерманской конвенции, сербы могли указать каждый подлежащий возвращению уезд поименно. Границы Сербии, названные Рибопьером, упоминались в сербских прошениях вплоть до проведения подробного картографического обследования, выполненного русскими офицерами в 1831 г.
Значительное внимание в инструкции уделялось внутреннему положению Сербии, что выразилось в появлении новых отдельных пунктов о свободе торговли и управлении турецкими имениями. Речь шла об обеспечении более широкой экономической свободы, обусловленной ростом капиталистических тенденций в хозяйственной жизни страны и постепенной ее перестройке в связи с расширением частного и государственного предпринимательства.
Таким образом, инструкция Рибопьера основывалась на получившем одобрение сербов проекте Строганова. Учитывая произошедшие перемены в экономической жизни страны, а также содержание Аккерманской конвенции, план российского посланника конкретизировал некоторые части прежнего проекта, более четко обрисовывая политико-экономиче скую структуру будущего сербского государства. В то же время этот план освобождался от некоторых условий, не соответствующих действительному состоянию сербского общества. Это прежде всего относилось к прежнему требованию о делении общества на сословия. Несмотря на то что все перечисленные условия были приняты сербскими депутатами («разумеется, с прибавлением наследственного княжения»), окончательному решению вопроса помешало очередное осложнение международной обстановки вокруг греческого вопроса.
24 июня (6 июля) 1827 г. между Россией, Англией и Францией была заключена Лондонская конвенция о совместных действиях по «умиро творению» Греции. По настоянию русских представителей конвенция предусматривала принятие державами «крайних мер» для прекращения войны в Греции и блокаду объединенной эскадрой Морейского побережья. Лондонский договор повторил положение об «общем или единичном» участии держав в примирении воюющих сторон, что отвечало интересам России. В случае отказа Порты принять предложение держав они должны были отозвать своих представителей из Константинополя и направить консулов в Грецию[130].
Порта в очередной раз отказалась от посредничества держав. «По смотрим, как далеко пойдут меры наших врагов, – говорил реис-эфенди австрийскому драгоману. – Греция, свобода, прекращение кровопролития – все это одни предлоги. Нас хотят выгнать из Европы»[131]. Несговорчивость Порты привела к тому, что объединенная союзная эскадра блокировала турецко-египетский флот. Командование союзниками осуществлял английский вице-адмирал Кодрингтон. 8 (20) октября 1827 г. объединенная эскадра одержала победу над турецким флотом при Наварине. В этой битве в составе русской эскадры участвовали составившие впоследствии славу российского флота М. П. Лазарев, П. С. Нахимов, В. А. Корнилов, В. И. Истомин. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщали о гибели более 60 турецких кораблей[132].
Если в России победа была воспринята как логическое продолжение союзного договора, то в Англии и Франции «Наваринский погром» был встречен как «неуместное» событие. Английский король высказал сожаления «о сражении, происходившем с морскою силою древнего союзника»[133]. Более того, подписывая документ о награждении Кодрингтона орденом Бани, Георг IV якобы сказал: «Я посылаю ему ленту, хотя он заслуживает веревки»[134]. Убедившись в том, что и после Наварина Порта продолжала занимать непримиримую позицию по греческому вопросу, посланники союзных держав отбыли из Константинополя. Английский и французский представители при этом заверили османское правительство, что их отъезд не означает объявления войны. Таким образом, неизбежность столкновения между Россией и Турцией становилась очевидной. Порта открыто признала, что Аккерманская конвенция послужила лишь отсрочкой надвигающейся войны и ее условия не предназначались для исполнения. «Хотя нелепые предложения, сделанные Россией в Аккермане, – говорилось в «Прокламации Порты Оттоманской», – касательно сербов, по существу своему не могли быть приняты, Блистательная Порта согласилась однако ж на оные против воли, соображаясь с тогдашним своим положением»[135]. Россия в очередной раз оказалась на грани войны с Турцией.
В первой половине 20-х гг. XIX в. российское правительство вместе с руководством европейских держав видело свою основную задачу в подавлении широко развернувшихся революционных движений. Национально-освободительная борьба греческого народа, встав в один ряд с современными ей буржуазными революциями, вызвала резко отрицательную реакцию последователей Священного союза. Позиция российского правительства тем не менее не могла полностью отвечать требованиям других союзнических держав в силу ее политических интересов на Балканах и обязательств по конфессиональному покровительству православным грекам. В период от начала Восточного кризиса 1821 г. до кануна русско-турецкой войны 1828 г. позиция российского правительства претерпела определенные изменения, в результате чего оно решилось открыто признать собственные политические интересы в Балканском регионе и по-новому оценить союзнические отношения в целом. Во многом этому способствовала политика Великобритании, которая быстро прошла путь от осуждения греческого восстания до признания греков воюющей стороной. Это означало, что Англия, перехватив инициативу у России, становилась поборницей мира в европейской Турции и первой выступила в защиту прав греков на независимость. Путы Священного союза лишь ограничивали свободу действий России, которая теряла преимущества своего положения как державы – покровительницы балканских народов. Принятие решения об открытии военных действий свидетельствовало о выработке новой позиции российского правительства. Начинался следующий этап в развитии Восточного кризиса.
4. Сербия и Русско-турецкая война 1828–1829 гг. Адрианопольский договор 1829 г.
В апреле 1828 г. российским правительством был принят «Манифест о войне с Турцией, в котором Порта обвинялась в невыполнении Аккерманской конвенции[136]. Одновременно европейским правительствам была направлена «Декларация», в которой говорилось, что в результате предстоящей войны Россия ожидает от Порты исполнения «трактатов нарушенных» и «обеспечения свободного плавания в Босфоре всем народам Европы». Еще до вступления в военный конфликт Россия заявила об отказе от каких-либо территориальных претензий к Турции. Эти заверения призваны были успокоить европейские державы насчет послевоенного положения в этой стране и продемонстрировать отсутствие планов по разрушению Османской империи, чего прежде всего опасались в Европе.