за другой, рушились надежды Гонтрана. Уже отчаявшись сам в избавлении Михаила Васильевича, он тем не менее продолжал ободрять и обнадеживать Леночку.
Однажды, задумчивый и печальный, молодой человек возвращался от своей невесты, напрягая все силы своего ума, чтобы придумать какое-нибудь средство избавить Михаила Васильевича от заключения. Но все было напрасно, — казалось, все средства были исчерпаны.
В эту минуту какой-то господин, быстро проходя мимо графа, так сильно толкнул его, что Гонтран не мог удержаться от раздраженного восклицания:
— Какой черт там толкается?!
— Виноват! Тысячу раз простите мою неловкость! — извинился незнакомец и, обернувшись к графу, вежливо приподнял шляпу.
Гонтран увидел пред собою круглое, румяное лицо с живыми черными глазами. Вздёрнутый нос, крупные губы, растрёпанная шевелюра и прихотливо торчавшие во все стороны усы делали физиономию встречного господина очень характерной. Его далеко нельзя было назвать красавцем, тем не менее во всех чертах лица его было что-то, сразу располагавшее к доверию и вызывавшее невольную симпатию к этому человеку. С другой стороны, высокий лоб его свидетельствовал о недюжинном уме незнакомца.
— Боже мой! — воскликнул граф Фламмарион, вглядевшись в это типичное лицо, — да не вы ли господин Вячеслав Сломка!
Незнакомец удивленно взглянул на Гонтрана.
— Как вы знаете мое имя? — спросил он.
Не отвечая на вопрос, молодой дипломат бросился на шею г. Сломки, радостно восклицая:
— Вячеслав! Вячеслав! Неужели ты не узнаёшь меня?!
Озадаченный столь пылким излиянием дружеских чувств, последний в замешательстве бормотал:
— Ей богу… Простите меня, но я…
— Да разве ты забыл Гонтрана Фламмариона?!
Тут настала очередь для г. Сломки не менее бурно выразить свою радость. Сдернув с головы шляпу, он подбросил ее в воздух и стал душить молодого дипломата в объятиях, приговаривая:
— Гонтран! Гонтран!.. Вот так встреча!.. Да как же ты попал в Петербург? — прибавил он потом, когда первые восторги прошли.
Молодой дипломат удивленно посмотрел на друга.
— Как! — спросил он, — разве ты не получал моих писем? Ведь я писал тебе, что служу в здешнем посольстве?
Г-н Сломка энергично ударил себя по лбу.
— Ах, я телятина!.. Конечно, ты писал мне об этом… Но право, среди занятий я все перезабыл.
— Нет, скажи лучше ты, как очутился здесь, в двух тысячах верст от бульвара Монпарнас, где я в последний раз оставил тебя? — перебил его Гонтран.
— Как? Очень просто — я здесь проездом из Швеции, куда ездил по делам. Завтра или послезавтра думаю отправиться на родину, в Австрию, — меня приглашают там на службу. Не хочешь ли провести сегодня вечерок со мной? Повеселимся, поговорим, помянем старину…
При этих словах друга Гонтран вспомнил о постигшем его и Елену Михайловну тяжёлом несчастии и глубоко вздохнул, — ему ли веселиться в эти печальные дни?!
Г. Сломка заметил перемену, происшедшую в лице молодого дипломата.
— Что с тобой? — с беспокойством спросил он.
— Садись, поедем вместе, — отвечал граф, знаком подзывая извозщика. — Я расскажу тебе все дорогой… Меня постигло большое несчастие…
— Большое несчастие? — тревожно переспросил Вячеслав, усаживаясь вместе с Гонтраном в пролетку.
— Да… — и молодой дипломат рассказал своему другу о приключении, случившемся с ними в Австрии.
При первых словах рассказа Сломка прорвал его восклицанием:
— Я слышал об этой истории! В Вене об ней говорили все, так как профессор Осипов пользуется большою известностью и уважением в ученом мире.
Затем Гонтран признался приятелю, что он любит и любим взаимно, красноречиво описал достоинства своей невесты и историю своей любви, своё сватовство и встреченные препятствия к браку.
Во время повествования графа Сломка вертелся на сиденье дрожек, морщил брови, прищелкивал языком, дергал себя за усы, — словом, проявлял все признаки живейшего неудовольствия.
— Ах, чёрт возьми! — воскликнул он наконец, не будучи в состоянии более удержаться. — Если женщина замешалась в твою жизнь, то нет ничего удивительного, что на тебя посыпались всевозможные несчастья!
Не отвечая на эту выходку друга, Гонтран закончил свой рассказ, энергично произнеся:
— Одним словом, я решил, во чтобы то ни стало, добиться руки Елены.
— Елены?.. гм… похоже на Селену… и видно, что отец ее страстный астроном, если даже дочери дал имя: похожее на имя Луны.
— Как Луны? — с недоумением спросил граф.
— Господин граф, — с комическим негодованием воскликнул приятель Гонтрана, скрестив руки на груди, — ужели вы до сих пор продолжаете ту борьбу с греческими классиками, которую так храбро вели в школе? Разве вы не знаете, — что Селена — по-гречески значит Луна? А еще жених! Вероятно, твоя невеста белокура и бледна, как сама Диана… Впрочем, — прибавил г. Сломка, — какова бы ни была женщина, блондинка, брюнетка, шатенка, — она всегда останется злым гением человека.
Молодой дипломат пожал плечами.
— Ты все такой-же, как был, — проговорил он, — по-прежнему боишься женщин…
— Боюсь и буду бояться до гробовой доски! — воскликнул Сломка.
— Ну, это, положим, сомнительно. — Вернее, — до встречи с первою женщиною, которую полюбишь…
— Перестань! перестань! — в ужасе закричал молодой чех, — или я выпрыгну из пролетки!
Гонтран умолк.
— Ну, а конец твой истории?
— Конец, к прискорбию, очень печален. Профессора Осипова твои соотечественники признали виновным в шпионстве и мятежной агитации и засадили в Петервардейн.
— Гм… Плохо дело… Петервардейн — это смерть… Впрочем, я, может быть, и увижусь с отцом твоей любви, — меня приглашают руководить инженерными работами по сооружению нового арсенала именно в Петервардейне…
В эту минуту дрожки подъехали к дому Михаила Васильевича. Увидав графа, Василий поспешно отворил входную дверь.
— Здесь-то ты и обитаешь? — спросил молодой инженер, слезая с дрожек.
— Нет, здесь живет моя невеста. Сломка сделал движение, чтобы броситься, куда глаза глядят от страшного дома, где живет женщина, но Гонтран схватил его за руку.
— Ради Бога, Вячеслав, — умоляюще произнес он, — пойдем вместе… Я крайне нуждаюсь в твоих советах… — и, несмотря на сопротивление друга, граф потащил его к подъезду дома.
Быстро сбросив на руки Василию пальто, Гонтран первым вошел в гостиную. Леночка встретила его, одетая в глубокий траур. В этом печальном наряде молодая девушка казалась еще прекраснее. Матовая белизна ее лица и роскошные русые волосы — рельефно оттенялись чёрным бархатом. На ресницах девушки, как два бриллианта, сверкали две слезинки.
Увидав жениха, возвратившегося так скоро, она подала ему свою миниатюрную ручку, которую Гонтран покрыл поцелуями, и хотела говорить, но слёзы сдавили ей горло.
— Дорогая Елена Михайловна, ради всего святого не плачьте, — умолял девушку граф. — При виде ваших слёз у меня сердце разрывается на части.
— Бедный папа! — проговорила сквозь слезы Леночка, — в тюрьме! как преступник,