— Да.
Парень, который первоначально столкнулся со мной, выглядит немного пристыженным. — В последний раз, когда мы пили и садились за руль, парни, разве мы не так договорились?
Раздается общий ропот согласия, но опять же, ни намека на узнавание.
— Ну, — говорю я через плечо, пока Коннор расплачивается за пиломатериалы. — Не хворайте.
Я бросаю на них последний взгляд. Нет. Ничего.
У меня кружится голова. Когда Коннор высаживает меня у дома Эйвери, я почти радуюсь, что в доме тихо, и она все еще не ответила на мое сообщение. Она явно спит, а мне совершенно неинтересно разговаривать. Я рада, что вчера вечером у меня были с собой ключи от машины. Я говорю Коннору, что вернусь домой позже, и еду по Мейн-стрит, затем на Запад, пока не останавливаюсь у величественного старого дома с вывеской «Историческое общество Дипуотер Холлоу».
Мне нужны некоторые ответы.
Дама за стойкой очень услужлива. — Я уже передала твоему брату все, что у меня есть по первоначальному плану особняка, — говорит она после того, как я представлюсь. — Такое великолепное здание. Мы все очень рады, что его удалось спасти. Оно так долго стояло в руинах.
Она неодобрительно качает головой.
— На самом деле, меня больше интересовала семейная история. Я подумала, что у вас может быть информация о самих Мариньи. Они всегда владели домом?
— Оу, сейчас посмотрю.
Леди выглядит абсолютно взволнованной этим вызовом. — Мариньи были одной из первых семей, поселившихся здесь, ну знаешь, еще в те времена, когда Миссисипи была французской колонией. Они упоминаются во всех ранних записях, особенно в связи с переговорами с жителями Натчеза в этом районе.
Она прикрывает рот рукой и оглядывается по сторонам, как будто собирается сказать что-то скандальное. — На самом деле, ходят слухи, что один из самых ранних членов семьи сделал переговоры немного личными, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Она подмигивает слишком явно, чтобы ее смысл можно было не заметить. Она ведет меня в заднюю комнату. — Мы храним архив всех подлинных документов, относящихся к первым семьям. Большая часть его, конечно, уже оцифрована, так что, если не возражаешь против беспорядка, то можешь просмотреть сама, как только я открою для папку.
Я благодарю ее и сажусь, чтобы пролистать ее. Многие документы являются титулами и бумагами, показывающими масштабы владений Мариньи, которые были грандиозны по любым стандартам. Я нахожу первоначальный грант на землю, на которой стоит наш дом, и обнаруживаю, что это была хлопковая плантация. Похоже, Мариньи приложили руку к каждой битве или деловой сделке, которые происходили в Дипуотер. Леди была права — во всех переговорах с натчезом всплывает имя Мариньи. Я подхожу к документу, датированному 1731 годом, и замираю. Это перемирие между местным вождем Натчезов, известным как Великое Солнце, и Антуаном Мариньи. Но не имя заставляет мое сердце останавливаться. Этот символ под подписями: квадрат с петлями в каждом углу и солнцем в центре. Точно такой же, как на двери у входа в подвал.
Перемирие написано на старомодном французском, и мои руки так сильно дрожат, что мне требуется некоторое время, чтобы понять его смысл, но в конце концов я поняла, что Антуан Жак Мариньи пообещал победить «Великого врага» натчезов. Взамен он был принят в само племя и получил «тотем».
Я фотографирую символ на свой телефон.
Я просматриваю остальные документы, но не могу найти ничего, что упоминало бы какое-либо проклятие или какое-либо другое упоминание о тотеме. Антуан могло быть семейным именем, говорю я себе. Семья Мариньи, похоже, имела смешанное состояние, приходящее в упадок, как и большинство на Юге, я полагаю, после Гражданской войны. Дом остался в семье, но богатство, которым он когда-то обладал, исчезло вместе со славными днями хлопка и табака.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я нахожу только один другой документ, который может помочь. Это письмо французского офицера своему начальнику, датированное несколькими неделями после перемирия, все еще в 1731 году. В нем описывается восстание рабов в поместье Мариньи. — Была ужасная болезнь, и рабы умирали десятками, — говорится в нем. — Когда они, наконец, восстали против своих хозяев, они совершили ужасную месть.
Я хмурюсь, используя онлайн-переводчик, когда мой собственный очень простой французский терпит неудачу. — Огонь поглотил поля, — читаю я, — и люди в ужасе бежали от демонов, которые пришли, чтобы убить их. Земля вокруг была обуглена до черноты, и в течение нескольких месяцев в воздухе стоял ужасный холод.
Я думаю о темной лестнице, ведущей в подвал под нашим домом, обугленном запахе старого костра и ужасном холоде, который я почувствовала через дверь. Язык страха лижет мой позвоночник.
Что, если демоны, пришедшие убить Мариньи, те же самые, что шепчут мне по ночам? Я отодвигаю стул, внезапно почувствовав желание поскорее убраться оттуда. Что, если предупреждения Антуана Мариньи все-таки что-то значат?
Я толкаю дверь, закрываю глаза и вдыхаю теплый, ароматный летний воздух с облегчением, которое длится до тех пор, пока я не открываю глаза и не вижу Антуана Мариньи, стоящего прямо передо мной.
Глава 11
Миф
— Внезапный интерес к истории?
Антуан держит в руках две чашки кофе. Он протягивает мне одну, затем прислоняется к водительской стороне моей машины, скрестив руки на груди, как он, кажется, делает всякий раз, когда мы разговариваем.
— Мы теперь приятели по кофе?
Он поднимает брови, глядя на меня, с той полуулыбкой, которая начинает по-настоящему действовать мне на нервы.
— Чисто по-соседски.
Я свирепо смотрю на него и тянусь к двери, но он наклоняется так, чтобы держать ее закрытой. На нем голубая хлопчатобумажная рубашка, которая делает его глаза яркими и бесконечными, как Мексиканский залив, и то, как на нем сидят джинсы, начинает меня беспокоить.
— Двинься, — коротко говорю я.
— Грубо.
Он скользит в сторону ровно настолько, чтобы мне пришлось прижаться к нему, чтобы вставить ключ в дверь. Я стараюсь не обращать внимания на то, как он прижимается ко мне, стройный и напряженный, как горный лев, готовый к прыжку.
— Я видела твоих дружков с вечеринки на складе этим утром.
Я бросаю на него многозначительный взгляд. — Очевидно, их нашли голыми на дороге. Их машина врезалась в дерево, и они очнулись в отделении скорой помощи после того, как кто-то позвонил в 911.
Антуан неторопливо делает глоток кофе.
— Жаль, — бормочет он.
— Жаль, что они врезались в дерево или что кто-то позвонил 911?
— Жаль, что они очнулись.
Я закатываю глаза. Он потягивает кофе и смотрит на меня с той же сводящей с ума улыбкой.
— Я упустила самую интересную часть.
Я скрещиваю руки на груди и смотрю на него, между нами открытая дверь машины. — Ни один из них не показал даже малейшего признака того, что знает, кто я.
— А ты была в таком прекрасном платье. Он морщится. — Quelle horreur! (Какое безобразие! на франц.)
— Ого.
Я хватаюсь за это. — А вот это интересно.
Он бросает на меня невинный взгляд. — Ты говоришь по-французски.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Одна фраза не говорит об этом.
Но его глаза слегка прищуриваются. Он разворачивается и отходит от машины, и я улыбаюсь про себя. Я приближаюсь к истине. — Я собираюсь получить ответы, — говорю я, садясь на водительское сиденье и глядя на него снизу вверх. — Хочешь ты этого, или нет.
На мгновение я подумываю рассказать ему о своей бессонной ночи и шепотах в подвале, но потом думаю о парнях, которых я видела этим утром, о том, как они вообще не узнали меня, и передумываю. Я докопаюсь до сути тайны, которая заключается в Антуане Мариньи. Но я не собираюсь давать ему ни малейшего шанса вмешиваться в мои мысли. Что бы он ни сделал с теми людьми, я не хочу, чтобы это случилось со мной. Насколько я знаю, он мог бы убедить меня поверить, что я вообще никогда не владела особняком.