До станции от здания школы метров триста или четыреста. Вон стоит военный эшелон с красноармейцами в обычных деревянных вагонах. Они ещё все живы. Смеются, разговаривают, грустят. А через несколько дней их бросят в бой. И сколько из этих ребят останется в живых, неизвестно.
За те дни, что Костик пребывал в госпитале, ему удалось выяснить, что привезли его из-под Ленинграда. Непривычно было слышать название этого города, который в том мире называется Санкт-Петербург или просто Питер. Ещё удалось выяснить, что ранили Костика в начале августа в составе отдельной штрафной роты 42-й армии Ленинградского фронта. А вот где именно осталось тайной.
И вообще многие удивлялись, что Костик оказался в Новосибирске. Каким чудом его отправили именно сюда, тоже осталось тайной.
На станции запыхтел паровоз, раздался гудок, вырвался пар. Опоздавшие красноармейцы прыгали в вагоны, кому-то махали, с кем-то прощались. На перроне собралась довольно большая толпа провожающих.
Костик сглотнул вставший в горле ком.
— Поехали касатики, — услышал он за спиной голос бабы Нюры. — Дай бог вам вернуться живыми.
Костик оглянулся и застал движение рукой. Баба Нюра перекрестила тех, кто отправлялся на фронт.
— Пойдём, хватит уже истуканом стоять у окна, — она цепко ухватила Костика за рукав. — Без костылей надо пробовать. Быстрее ходить по новой научишься.
Костик промолчал. Он вспомнил повесть Катаева про лётчика, который воевал на протезах, и чтобы попасть на фронт танцевал в госпитале. У него ног не было.
«У меня ноги на месте, значит, и ходить смогу».
— Чего замер? Шагай потихоньку. Отвоевался.
«Как отвоевался? Почему отвоевался? Ну приволакиваю ногу немного, это же не навсегда! И доктор говорил…»
Слово, брошенное бабой Нюрой, неожиданно зацепило его и разволновало до такой степени, что на лбу выступил пот. Вспомнился разговор с доктором по поводу восстановления чувствительности ноги.
— Ничего, — бубнила баба Нюра. — Ты ещё молодой. Руки и ноги целы. Работу найдёшь. Девок после войны много без мужиков останется. Найдёшь свою. Всё образуется.
«Девки? Какие девки? Причём тут девки? Я в хоккей хочу играть. Мне нужна моя нога! Доктор говорил…»
Костик внезапно остановился.
— Устал, миленький? Отдохни чуточку. Вон весь потом покрылся.
«А ведь доктор говорил, что поможет только чудо. Чудо? Медицина бессильна что ли? Мне нужна моя нога!»
— Ничего тут не поделаешь сынок, — вздохнула баба Нюра. — Война проклятущая сколько горя принесла.
Костик оглянулся вокруг. Несколько десятков глаз смотрели в его сторону. Последние слова он, забывшись, выкрикнул на всю палату. Стало как-то не по себе.
— Держись, браток, нога на месте, остальное от тебя зависит. Верить надо. Чудес в нашей жизни много…
Костик попытался найти глазами того, который сказал эти слова, но так и не нашёл. Баба Нюра помогла лечь в кровать, прикрыла одеялом.
— Всё образуется. Поспи.
Ночью стало плохо. Мирная болезнь в военное время как-то не стыкуется. По крайней мере, так думал Костик. Но зуб схватило так, что хоть на стенки лезь. Дежурная медсестра просила подождать до утра, но видя состояние Костика, у которого резко повысилась температура, решилась сообщить дежурному врачу.
— И что тут у нас молодой человек? — врач с сединой в волосах и маленьких очках на носу, с сочувствием смотрел на Костика. — Рот откройте. Я хоть и не зубной врач, но кое-что понимаю. Ага. Нарыв. Отёчность. Больно? Ну-ну.
Костик дёрнулся от нажатия пальцем на вздувшуюся десну.
— Всё-всё, больше не трогаю. Потерпи ещё чуток. Сейчас придёт очень хороший зубной врач Яков Израилевич Домпельман. Молод, но рука лёгкая, весь в отца пошёл. Его отец Израиль Натанович прекраснейшим зубным врачом был. Все товарищи из обкома и горкома лечили у него зубки.
Костик через боль и слёзы рассмотрел молодого хорошего врача. Чуть вытянутое овалом лицо, круглые большие очки в роговой оправе и маленькие пальцы.
— Будет больно, говорите, — сказал Яков Израилевич и постучал металлическим инструментом по одному зубу, по второму, а к третьему он только прикоснулся. — Всё ясно. Зуб удаляем, разрезаем и чистим. Гной надо чистить. До сегодняшней ночи зуб не беспокоил?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Костик помотал головой из стороны в сторону.
— Анастезии, к сожалению, нет. Придётся выдержать на живую. Я буду стараться делать всё быстро и аккуратно. Плохо, что загнивание пошло вверх. Но тут спасибо зубу, что заболел. Иначе неизвестно, чем бы всё для вас закончилось.
Яков Израилевич долго гремел инструментами, затем попросил открыть рот. Зуб вышел легко и почти безболезненно, хватило трёх раскачиваний, а вот дальше…
В глазах потемнело от боли, когда врач начал чистить гной. Разрез не почувствовался, а вот процедура чистки заставила собрать всю волю в кулак. Пот капал со лба, вся одежда промокла, челюсть и грудь залило кровью.
— Всё, — выдохнул Яков Израилевич и с трудом удержал упавшего к нему в руки Костика.
Проснулся Костик от жуткого чувства голода. Казалось, что желудок сжался и сосёт из организма все соки.
Баба Нюра оказалась рядом и внимательно разглядывала Костика, который ощущал слабость во всём теле.
— Ну, слава богу, ожил, — наконец всплеснула она руками и побежала, насколько могла бегать полная старушка.
Вместе с ней пришли два врача и принялись осматривать Костика.
— Сутки в бреду и это после удаления всего-навсего зуба.
— Коллега, но ведь в нашей практики были и не такие случаи! О чём вы говорите! — и обращаясь к Костику, спросил: — Как самочувствие, молодой человек?
— Меня опять ранило? — задал вопрос Костик с серьёзным видом.
Врачи переглянулись.
— Зуб удаляли…
И только сейчас Костик вспомнил, как полночи мучился с зубом, а затем молодой врач сделал что-то такое, что потерял сознание.
— У вас всё хорошо, молодой человек? — озабоченно спросил один из врачей.
— Да, да, спасибо, всё хорошо.
Врачи ушли. На краешек кровати подсела баба Нюра.
— В моих вещах где-то был адрес. Пару слов написать Елизавете Фёдоровне. Онв меня выходила после ранения.
— Поищу, милок. Ты мне вот скажи. Ты сам с Новосибирска?
Костик замер. Он не знает старого города, ни с кем не знаком. И что отвечать? Легко могут поймать на нестыковках. А там ещё немецким шпионом сделают.
— Родился в Новосибирске, а жил в… Крыму.
— Я чего спрашиваю. У нас медсестра работает, тоже Нюрой зовут. У неё фамилия Александрова. Чай не родственники?
Костик напрягся. Вот дела! Нарваться на родственников в далёком сорок втором. И ведь неизвестно, чем такая встреча закончится!
«Я из родни вообще никого не знаю. Так глубоко не заглядывал. Знаю, что прадед погиб на флоте и брат его в конце войны. И всё».
— Вряд ли мы родственники. Я, конечно, мало кого помню…
— Ну, это вы сами там выясните.
Соседи по палате не надоедали. Спросят, не услышат ответ, идут дальше. Вот и сейчас молоденький парнишка нарисовался перед кроватью Костика и что-то хочет спросить или сказать, но не решается. Костик лежал с полузакрытыми глазами, и возможно, парнишка сомневался, стоит ли будить.
— Ты ему сказал? — раздался незнакомый девичий голос. — Ушёл и потерялся.
— Он спит, я хотел, но будить раненого…
— Иди, Колышкин, иди. Теперь сама разберусь. Навязался, а выполнить не смог.
Костик открыл глаза. Перед ним стояла небольшого роста миловидная девушка с тёмными волосами. Белый халат изумительно шёл ей и подчёркивал стройную девичью фигуру. Но во всём чувствовалась усталость. В движениях, во взгляде, в манере разговора.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Простите, — заговорил Костик первым, сам того от себя не ожидая. — Кого-то ищите?
Девушка слегка прищурилась, подавила улыбку, сохранила серьёзность.
— Константин Александров? Константин Сергеевич Александров?
— Ну, да…а вы — Нюра?
— Вообще-то Анна. Но все меня зовут Нюрой. Ничего, если я присяду на краешек кровати?