– Это обещание, милорд? – Кэрол хотела произнести это шутливо, но против ее воли голос прозвучал несколько резко.
– Самое что ни на есть торжественное обещание, – последовал немедленный ответ. – Новые черты вашего характера кажутся мне необычайно привлекательными.
Его глаза, устремленные на нее, были дымчато-зелеными. Кэрол почувствовала, что он с трудом сдерживает страсть. Она была уверена, что он жаждет поцеловать ее. А потом прикоснется губами к ее груди… Она вздрогнула, вспомнив его поцелуи, и увидела по его лицу, что он все понял.
– Если вы будете такой, как сегодня, вы плените меня навечно, и я совершенно забуду обо всех других женщинах.
– Вечность – большой срок, – прошептала она. – Тем не менее…
В этот миг танец кончился. Пенелопа и лорд Симмонс оказались рядом с ними, и им пришлось прервать свой слишком интимный разговор. Но Кэрол была убеждена, что Монфорт возобновит его при первой же возможности.
Все в его поведении убеждало, что разговоры об обожании не были набором пустых комплиментов, – и то, как он смотрел на нее, как шел рядом, когда они вчетвером направились в столовую, и как искусно пресекал все попытки других мужчин выразить ей свое внимание.
И с вызовом, который был совершенно не в характере Кэрол Симмонс и, судя по тому, что она узнала о Кэролайн Хайд, вне понимания этой леди, Кэрол решила наслаждаться вниманием мужчины, пока она пребывает в Лондоне XIX века.
Столовая была огромным помещением, которое выглядело бы официально, если бы в этот вечер его не украшали свечи и зелень, а также белые и красные цветы в честь праздника. Все это придавало комнате более интимный вид. Вместо одного длинного стола в комнате были расставлены маленькие столики на четыре либо на шесть персон.
Кэрол, Монфорт, Пенелопа и лорд Симмонс заняли столик на четверых. Джентльмены принесли дамам тарелки с ветчиной, ростбифом и салатом и, пока те ели, попивали белое вино. Во время легкой необязательной болтовни Кэрол постоянно чувствовала внимание Монфорта. И еще она ощущала пронизывающие взгляды леди Августы и знала, что в какой-то момент в недалеком будущем ей придется отчитаться за свое поведение в библиотеке.
Несмотря на это, Кэрол замечательно проводила время. Лорд Симмонс был остроумен И галантен, и спустя несколько минут Кэрол убедилась, что он любит ее сестру. Она поймала себя на этом слове. Как бы ни была ей симпатична Пенелопа, она ей не сестра, так почему же Кэрол испытывает к ней такую нежность и желание оберегать ее? Как Кэрол ни старалась, ей не удалось прогнать эти чувства.
И еще Николас. Ей льстило его внимание, и она не могла остаться к нему равнодушной. Она все сильнее сознавала, что происходит, и мечтала об объятиях Николаса и о том, чтобы опять с наслаждением ощутить его губы на своих. По его взглядам было ясно, что он хочет того же.
Ситуация была немыслимая. Кэрол пришла к выводу, что настоящая леди Кэролайн держала жениха на расстоянии вытянутой руки. Если Кэрол вернется в свой век и леди Кэролайн, воцарившись в принадлежащем ей теле, оттолкнет Монфорта, когда он захочет ее ласк, как ему будет больно! Мысль об этом пронзила ее холодное сердце.
Тут же в ней вспыхнул гнев на леди Августу. В качестве призрака, который утверждает, что все знает о Кэрол, леди Августа должна бы знать, сколько эмоциональной энергии потратила Кэрол за последние шесть лет на то, чтобы избегать страданий. Как же тогда могла леди Августа подвергать ее возможности новых душевных мук? Какая злоба! Какая несправедливость!
И все же, возмущаясь тем, как дурно с ней обошлись, Кэрол не могла не признаться самой себе, что в этот вечер она не хотела бы оказаться ни в каком другом месте. А самое удивительное – что она счастлива здесь.
После позднего ужина опять были танцы, которые кончились только ранним утром. Уезжали последние гости. Кэрол хотелось спать, глаза у нее слипались. Она подала руку Николасу и позволила вежливо поцеловать себя в щеку, с трудом подавив зевок. Он, конечно, заметил это.
– Надеюсь, не мое присутствие тому виной, а поздний час, – съязвил он и, пользуясь ее рассеянностью, поцеловал в другую щеку, слишком близко к губам для этого часа, как решила Кэрол. – Могу ли я зайти за вами во второй половине дня и отвезти вас покататься?
– О, пожалуйста, Николас! – воскликнула Пенелопа, прежде чем Кэрол успела ответить, а леди Августа – возразить. – Я уверена, что Кэролайн будет в восторге. До обеда у нас нет никаких приглашений, потому что тетя Августа считает, что мы переутомились за ночь. Но я совсем не устала, и Кэролайн тоже, я полагаю.
– Кэролайн? – Николас ждал ответа, высоко подняв брови. Мог ли кто-нибудь – в том числе и леди Августа – подумать, что она откажется? Кэрол улыбнулась и кивнула в знак согласия, и Николас ушел.
– Кэролайн, – сурово сказала леди Августа, – нам нужно поговорить.
– Не теперь, – возразила, удивляясь собственной смелости, Кэрол, – я слишком устала для жарких споров. Поговорим позже, если хотите. Сейчас я иду спать. «А если вы отправите меня в XX век до того, как мы сможем поговорить, – добавила она про себя, – тогда то, что вы хотите мне сказать, не имеет никакого значения».
– Прекрасно, я буду ждать вас у себя в будуаре около полудня. – Леди Августа стала подниматься по лестнице. – Я непременно должна поговорить с вами до того, как вы отправитесь кататься с Монфортом. Теперь же вам обеим следует быть в постели.
– Хорошо, тетя Августа, – ответила Пенелопа. Кэрол в этот момент была занята очередным зевком. Смеясь над сестрой, Пенелопа шепотом добавила:
– Дорогая сестрица, я тоже хочу поговорить с тобой и услышать все, что говорил тебе сегодня Монфорт, но засыпаю на ходу. Тетя Августа выглядит ужасно раздраженной, и поэтому я, для контраста с той лекцией, которую она тебе прочтет, подбодрю тебя очень приятной новостью.
– Дай-ка я попробую угадать, – отозвалась Кэрол, – это связано с лордом Симмонсом?
– Тебе придется подождать до утра, – сказала Пенелопа. Она ласково обняла Кэрол и протанцевала по коридору к дверям своей комнаты, которая, как только теперь заметила Кэрол, была рядом с дверью леди Кэролайн.
* * *
Проснувшись утром, Кэрол с удивлением обнаружила себя в той же красивой, белой с голубым, спальне, а значит, все еще в XIX веке. Она была уверена, что откроет глаза в противной голой комнате, где она спала и ела более пяти с половиной лет.
Горничная раздвинула драпри, и в окна заглянуло бледное декабрьское солнце. Кэрол лежала, спокойно оглядывая комнату. Красивые бело-голубые фарфоровые вазы на каминной полке, удобное голубое вышитое кресло, ковер, затканный изящным узором из роз и лент, тафтяные и прозрачные кружевные занавески на окнах, новые, крепкие, смягчающие дневной свет, – во всем этом было что-то в высшей степени успокаивающее.