Читать интересную книгу Дело Судьи Ди - Хольм Ван Зайчик

Нет, не было тут знакомых.

Несколько мест в переднем конце салона вовсе пустовали, как ни странно. Назади чинно размещались шестеро великобританцев: три неопределенного возраста сухопарые дамы и их утомленные пожилые спутники – очевидные туристы-гокэ, увешанные фотоаппаратами и видеокамерами; Александрию осмотрели, теперь летят восточнее, может, до самого Ханбалыка, может, нет, просто по Ордуси путешествуют. Чуть впереди через проход прочно сидели два сильно упитанных смуглых араба в дорогих, украшенных узорочьем чалмах и халатах с теплой набивкою; пальцы их при малейшем движении множественно перемигивались и пересверкивались мимолетными цветными вспышками перстней. “Новые французские, – подумал Богдан. – Там сейчас много таких… “ Дальше – стайка молоденьких бледненьких девчат с нарисованными на щеках цветочками, с бусинками какими-то, вколотыми в носы…

Похоже, минфа с женой и дочкой были единственными ордусянами, которых занесло в этот салон и на этот рейс.

Богдан отвернулся к окну. Придется терпеть.

За окном натужно светало. Захламленное тучами небо висело грузно, как вывалянная в луже, мокрая насквозь перина; тучи медленно пропитывалось серым мерцанием дня.

Александрийская зима…

Ничего. Скоро вверх, там откроется солнце.

Богдан повернулся к Фирузе:

– Как ты думаешь, это правильно, что Ангелинка так много спит?

Не было лучшего способа развлечь жену, чем затеять разговор о дочери.

Фирузе, оторвав ласковый взгляд от гладкого, точно полированного носика Ангелины-Фереште, торчащего из одеял, обернулась к мужу.

– Спит больше – растет быстрее, – охотно откликнулась она – Всем довольна… Если ребенок плохо спит – стало быть, что-то с нервами. Погоди, пройдет еще несколько месяцев – будет не уложить…

Богдан с удовольствием слушал.

Они так заговорились, что едва не пропустили взлет.

Едва только “боинг”, слегка встряхиваясь и помахивая крыльями от порывов неощутимого внутри ветра, продавил своей длинной спиной густую серую хмарь и всплыл над сверкающими облаками, бортпроводница покатила по проходу между креслами тележку с завтраком и напитками.

Так и пошло. Видимо, принимая во внимание утомительность рейса, заботливые хозяева летучей машины, на свой лад развлекая пассажиров, программу свою рассчитали с тем, чтобы легкие трапезы следовали едва ли не одна за другой. Они буквально все время то кормили, то поили тех, кто не пожелал уйти, скажем, в видеобар – а пожелали этого лишь девчонки с бусинами в носах, – надеясь, что за жеванием и глотанием время летит незаметнее. Определенный резон в том был, спору нет, – но налегать на замечательный и крайне дешевый, как это в воздухолетах принято, алкоголь (этим частенько грешат многие достойные путешественники), Богдан никоим образом не хотел, а есть так часто и так много трудяга сановник совершенно не привык (чем, откровенно говоря, порой очень огорчал заботливую Фирузе). Оставалось коротать время неспешными беседами, и Богдан с ужасом думал о том времени, когда Фира с Ангелиной сойдут в Ургенче и он, вконец уже отсидевший себе все от затылка до пяток включительно, останется вдобавок к этому один. А от Ургенча до Ханбалыка еще часа четыре, не меньше… то-то скука смертная пойдет…

Он не знал и не мог знать, что скучать ему не придется.

То взлет, то посадка, то снег, то дожди… В Александрии моросил зимний мелкий дождь, в Перми мела злая даже с виду, с высоты воздухолетного окна, поземка Где-то над Уралом Фирузе покормила проснувшуюся дочку, погулила с нею немножко, и Богдан, подключившись к этому замечательному развлечению, тоже пару раз состроил улыбчивой Ангелине козу. Состав “вип-персон” не менялся. С удовольствием размявшись до туалета и обратно, Богдан попутно выяснил: великобританцы стоически листают журналы, а расслабленные напитками новые французские, лоснясь, сладко дремлют и отчетливо всхрапывают. Девчонки не появлялись – видно, прилипли к экранам. Что-то им там показывают? Верно, то, что считается развлекательным: взрывы, помруны страшенные, отточенный до полной ненатуральности балетный мордобой – словом, скуку смертную. То ли дело “Тринадцатый князь” – поучительная фильма о народном герое тридцатых годов Павло Разумовском-Кэ, пожертвовавшем обеспеченной жизнью в родовом поместье ради служения отечеству на ниве освоения новых сельскохозяйственных угодий и снискавшем славу несгибаемостью духа и верностью принципам. Или “Бурный Днепр” – многосерийная синематографическая поэма о непростой, но славной жизни трех поколений прославленных казачьих фехтовальщиков, мастеров сабли, которую так любит время от времени пересматривать Баг. Или… Да много их, фильм хороших и добрых, что говорить.

После Сверловска Фирузе тоже задремала, а Богдан упорно бодрствовал, потому что даже дремлющая жена – не одиночества, можно то полюбоваться на нее, на ее смягчившееся, помолодевшее во сне лицо, то отвести взгляд и повспоминать первые пылкие времена… “Вот останусь один, – думал Богдан, – тогда посплю. Глядишь, Ханбалык и подоспеет незаметно”.

В Ургенче царило стылое безветрие. Синий мороз, низкое ледяное солнце. Фирузе быстро набросила теплое пальто, подхватила на руки Ангелину, поцеловала грустно привставшего с сиденья мужа.

– До завтра, любимый.

– До завтра.

Видно было в окошко, как медленно, неспешно надвигается на воздухолет заиндевелый трап.

Богдан проводил взглядом Фирузе – помимо нее, он насчитал пять человек, которые покинули воздухолет в Ургенче. Он даже позавидовал жене – вот она уж и прилетела, сейчас ее встретят… Бек наверняка сам приедет на воздухолетный вокзал и наверняка не один… Весело!

Богдан понял, что соскучился по тестю и вообще по тейпу жены. Такие славные все эти Кормиконевы, Кормимышевы… Все они тут, рядом – хоть бросайся за Фирою вслед. А сидеть-то уж как устал… Смуглым французам, наверное, хоть бы что, подумал минфа утомленно. Они такие пухлые, им, верно, всегда мягко… А вот если кожа да кости, как у Богдана, – тогда да, тогда тяжело.

Три человека поднялись по трапу в воздухолет – и все замерло снаружи. Пора уж было разбегаться на взлет, пора дальше двигаться – но трап не отъезжал, и ни малейшего признака скорого старта не ощущалось ни внутри, ни снаружи.

В салон меж тем кто-то вошел. Богдан обернулся – мужчина средних лет, по одежде явный ордусянин, пробирался по проходу, близоруко озираясь и вглядываясь в нумерацию кресел. Вот истинно ордусское уважение к ритуалу и вообще к порядку – чуть ли не половина мест пустует, но человек ищет именно и только то, что означено в его билете… Возле опустевшего кресла Фиры новоприбывший остановился и приветливо глянул на Богдана.

– Добрый день…

– Добрый день… – ответствовал Богдан, с удовольствием глядя на нового спутника.

– Здесь свободно? – на всякий случай осведомился тот с исключительной вежливостью.

– Да, вполне. А хотите, – движимый нежданным позывом великодушия, спросил Богдан, – к окошку? Я уж насмотрелся…

Казалось, если сделать доброе дело – остаток полета пройдет быстрее. Глупость, конечно…

– Почту за честь, драгоценный преждерожденный, – отвечал новоприбывший.

Они поменялись местами.

– Люблю смотреть на землю внизу… такая она просторная, такая родная…

– Я тоже – сказал Богдан, пытаясь усесться поудобнее. Вотще. – Но, знаете, от Александрии путь неблизкий.

– Понятно… До упора?

– Угу.

– На праздник?

– Да.

– А я в Улумуци сойду. Новый тракт через пустыню бьют. А ежели тракт в пустыне – так без Усманова не обойтись… Праздновать некогда.

– У меня так тоже случается.

Возникла неловкая пауза. Это всегда бывает, если на минутку вдруг случайно разговорятся незнакомые люди – и, когда первая, вызвавшая беседу тема исчерпывается, начинают прикидывать про себя, продолжать ли разговор нарочно или отвернуться, напоследок порадушнее улыбнувшись негаданному собеседнику.

– А вы, драгоценный преждерожденный, не знаете, часом, – нерешительно спросил Богдан, – отчего мы так долго не взлетаем?

– Часом, знаю, – сказал попутчик. – Какая-то группа паломников в последний момент поспела взять билеты. Как снег на голову свалились. Вылет задержан, не бросать же богомольцев тут сидеть, другого рейса дожидаться… Вон, видите, они поспешают?

Богдан, подавшись вперед, заглянул в только что покинутое им окошко. Действительно, от здания воздухолетного вокзала почти бегом торопились прямо через бетонную равнину четверо мужчин – судя по одеяниям, магометанского закона.

– Я слышал краем уха, они тоже в Улумуци, – сказал словоохотливый Усманов. – Месяц странствовали по здешним мазарам, а теперь хотят поклониться главной мечети Цветущей Средины… Не наши, не ордусяне.

– Ах, даже так, – поднял брови Богдан. – Истовые какие… А откуда, не знаете?