— В воздухе я делаюсь самим собой. На земле всё не то. Много суеты. И мне легче выполнить самый сложный рейс, чем произнести самую простую речь. Да и о чем говорить-то?
Едва добравшись до койки, он завалился спать и, засыпая, слышал гул мотора, который продолжал стоять в его ушах.
Его разбудили разговоры, хотя беседа велась шепотом.
Василий Сергеевич открыл глаза и увидел Шмидта, хорошо знакомого по фотографиям в газетах, и рядом с ним зимовщиков.
Когда Молоков заворочался, Шмидт замолчал и поглядел на него.
— Простите, мы, кажется, разбудили вас, — сказал Отто Юльевич. — Мы старались говорить тихо.
— Я сам проснулся, — отозвался Молоков и, поднявшись, оделся и молча пошел поглядеть, как себя чувствует аэроплан. Вдруг в бухту нагнало льда? Тогда придется просить помощи у моряков и разгонять льды.
Рано утром «Челюскин», пройдя пролив Вилькицкого, очутился в море Лаптевых и попал в шторм.
Столовая опустела. У многих пропал интерес к домино и разговорам. Камбузная команда полностью вышла из строя. Теперь вместо обеда выдавалась банка консервов и хлеб. За борт смыло часть запаса огурцов и несколько ящиков с лимонами. В коровнике один бычок сломал себе рог. Новому челюскинцу Карине сделали колыбель из корзины. Крен судна достигал пятидесяти семи градусов.
«И все равно это лучше, чем льды», — думал Воронин.
А эфир сообщал все новые и новые неприятные известия: «Красин» сломал один из трех валов, в полуаварийном состоянии ледорез «Литке».
И тут ударили заморозки.
Ученик Молокова, пилот Сигизмунд Александрович Леваневский, пребывал по долгу службы на Дальнем Востоке и собирался лететь на Север, на ледовую разведку.
В то время, когда «Челюскин» совершал свой рейс, произошла такая история.
Знаменитый американский летчик, «король воздуха» Джемс Маттерн, совершал свой героический кругосветный перелет на аэроплане «Век прогресса». Маршрут Маттерна пролегал и через нашу страну.
На московском аэродроме героя Маттерна встречали наши корреспонденты и кое-кто из летчиков.
Американец отвечал на вопросы корреспондентов, улыбался своей американской улыбкой, но не трудно было видеть, что полет дается ему нелегко. Лицо Маттерна пожелтело, под глазами легли тени.
Дело в том, что Маттерн ни на минуту не отходил от своего аэроплана и ел продукты, закупленные в Америке. Он не доверял никому и даже сам заправлял самолет и менял вышедшие из строя агрегаты. Он категорически отказался и от бескорыстной помощи наших механиков и летчиков. Впрочем, на Западе Маттерну могли и в самом деле подстроить какую-нибудь гадость, чтоб сорвать рейс.
И вот в то время, когда «Челюскин» шел через Карское море, отважный американец вылетел и пропал где-то в необъятных просторах Арктики.
Иностранная печать обвинила в исчезновении Маттерна Советский Союз. Ему, якобы, дали заведомо непроходимый маршрут. В японских газетах появилось сообщение, что Маттерна съели русские.
И вот Сигизмунд Леваневский получил приказ оказать помощь американскому рекордсмену.
Наш летчик вылетел из Хабаровска, прошел по непреодолимому для американца маршруту и отыскал Маттерна и его разбитый самолет в районе Анадыря.
В тот же день летающая лодка Леваневского с Маттерном на борту стартовала на Аляску.
Через полтора часа полета аэроплан очутился в сплошном молоке. Маттерн переполошился: приближалось время посадки, а как садиться в тумане, если не видно земли? И стал привязываться. Потом закрыл глаза и развел руками: вслепую, мол, не сядешь, а гробанешься.
Леваневский благополучно приземлился в Номе, на Аляске. Мировому рекордсмену, «королю воздуха», преподал урок летного мастерства наш никому еще не известный летчик.
В это же время молодой, но уже весьма опытный военный летчик Николай Петрович Каманин ежедневно, а точнее, еженощно, отрабатывал ночное бомбометание. Что же это такое — ночное бомбометание? Тут, по-видимому, следует остановиться и рассказать, как это происходит.
Представим, что мы находимся в кабине легкого бомбардировщика. Стоит ночь. Стартер делает флажком отмашку — «Взлет разрешаю!»
Мы даем моторам взлетный режим. Самолет с грузом цементных бомб сперва медленно, а потом все быстрее и быстрее идет на взлет. О скорости движения мы можем судить только по приборам и стартовым огням, которые бегут назад все быстрее и быстрее. Их словно тянут и тянут назад с сильным ускорением. Мы берем штурвал на себя, цепочка огней как бы наклоняется — мы в воздухе. Нам кажется, что мы очутились в темном коридоре, и только еле-еле светятся зеленоватые стрелки приборов.
«Там сопка, там радиомачта, — напоминаем мы себе. — Не столкнуться бы».
Некоторое время мы испытываем такое чувство, словно движемся в темноте, вытянув руки. Но, глянув на приборы, понимаем, что набрали приличную высоту, и слегка успокаиваемся.
«Запас высоты имеется», — думаем мы, оборачиваемся и глядим на своих товарищей, которые слева и справа.
Воздух нам кажется густым, как сироп.
Голубоватый луч стартового прожектора движется через черное поле аэродрома и выхватывает на мгновение будку радиостанции, потом выгоревшую на солнце брезентовую палатку и людей.
Мы на всякий случай отмечаем все, что видим, и ложимся на курс.
Вот огни железной дороги, сигнальные огни разъездов. Порой в темноте угадываются блеснувшие змейки рельсов. На горизонте растет и пухнет красноватое зарево — это город. Его огни пропитали воздух, как вода губку. Но вот зарево превращается в россыпи огней, в которых мы видим улицы и вспышки проходящих трамваев. А вот и летний парк и танцплощадка. Танцующие пары крутятся как бы в тишине — гул собственных моторов не в счет.
«Хорошо, наверное, сейчас в парке», — думаем мы. Но надо уточнить курс. Думать о постороннем некогда. Мы оглядываем приборы.
«Так… температурка воды в норме, давление масла в норме».
Вот входим в зону «противника», теперь повнимательнее.
И вдруг кабина наполняется таким светом, как будто сверкнула растянутая по времени молния, — это мы попадаем в луч прожектора. Предметы теряют очертания. Мы ничего не видим. «Противник» ведет но нас «огонь».
Мы швыряем машину то вверх, то вниз, стараясь избавиться от этого беспощадного света.
«Маневр, маневр, уходим… Нет, не ушли… Вот, кажется, удрали. На курсе!»
Мы сбрасываем на «противника» бомбы, которые, разумеется, не взрываются: ведь они цементные. И возвращаемся домой.
В зоне аэродрома мы «подсказываем» себе: «Повнимательнее. Как бы не начать гоняться за звездами». Иногда звезды можно принять за огни аэродрома.