Это…
— Все в порядке. — Я пожала плечами с полуулыбкой. — На самом деле рассказывать нечего. Самое явное клише в книге. Просто глупая танцовщица с большими мечтами.
— Ты никогда не была глупой.
— У меня были свои моменты.
Он поморщился.
— Это не объясняет, почему твоя спина покрыта шрамами.
— Да, если бы я танцевала все время, и у меня не было машины, чтобы добраться до театра и обратно.
— Что случилось? — Он склонил голову набок. — Ты… ты же все еще можешь танцевать?
Ауч.
Мне не удалось скрыть свою дрожь, уклоняясь от болезненных воспоминаний. Высоко держа голову и обнимая свои плечи, я больше не беспокоилась, что мои шрамы были выставлены напоказ. Я изобразила себя в фальшивой уверенности, которая пришла от опыта в танце перед сотнями людей.
Сцена, яркий свет и пантомима не оставляли места для ошибок. Этот мир был опасным местом для кого-то без уверенности. Этот холодный склад ничем не отличался.
Я была на сцене.
Гил был моим прожектором.
Я просто должна была танцевать этот танец, пока не опустится занавес.
— Я переутомилась, перегрузилась работой, мне мало платили, но я любила танцевать. Ты же знаешь, какой я была.
Он пробормотал себе под нос что-то типа:
— Зависимая. Ты была зависима от любой формы движения.
Мое сердце сделало переворот, до смешного счастливый, что он вспомнил.
Он закатил глаза, его голос изо всех сил старался быть темным и незаинтересованным, но зеленые глаза светились историей.
— Ты никогда просто так не ходила, ты…
— Плыла, как лист на ветру. — Я улыбнулась, истинная улыбка натянулась после того, как я защитила себя от него. — Ты сказал мне это в тот день, когда я тебе готовила…
— Блины на кухне твоих родителей.
Гил поймал мой взгляд.
У меня перехватило дыхание.
Мужчина проглотил проклятие.
Что-то, чего не должно было случиться, прорвалось сквозь нашу защиту, расколов твердые оболочки двух взрослых, притворяющихся, что ненавидят друг друга.
— Продолжай. — Гил скрестил руки на груди и отодвинулся от меня, словно давая себе пространство от непреодолимой потребности прикоснуться. Чтобы помнить. Как следует поздороваться после такой долгой разлуки. — Расскажи мне остальное.
Я снова пожала плечами, борясь с желанием обнять свою грудь, моя уверенность снова исчезла.
— Я все время ездила на велосипеде в театр и домой. В ту ночь, однако, я была вялая от усталости. Пьяный водитель слишком быстро свернул за угол. И я не успела вовремя убраться с дороги. Он ударил меня. Я оказалась на ветровом стекле его «Мазды Демио», когда он влетел в окно французского ресторана.
Я вздохнула, когда на пеня нахлынули воспоминания о больницах и операциях и о том, когда мне сказали, что мои мечты о танцах закончились.
Мне повезло, если я когда-нибудь снова смогу нормально ходить, не говоря уже о том, чтобы крутиться или летать.
Я доказала, что врачи ошибались после двух лет физиотерапии и решительности. И я могу ходить, заниматься йогой и физическими упражнениями лучше, чем обычный человек.
Но танцы…
Как бы я ни старалась, моя спина просто не справлялась.
Я отрезала себя от своей танцевальной труппы, потому что больше не принадлежала их миру.
Я лгала себе, что могла бы найти что-то получше, но вместо этого нашла нищету.
Я уехала из Лондона, где по контракту мне платили и кормили.
Я вернулась в Бирмингем с поджатым хвостом.
Гил провел рукой по волосам.
— Когда?
— Два с небольшим года назад.
— Мне жаль.
Я моргнула, совершенно ошеломленная, услышав такие деликатные слова.
— Спасибо.
Он отошел, обошел сцену и снова уставился на мою спину.
Я позволила ему, оставаясь неподвижной все время, пока его взгляд скользил вверх и вниз по моей спине. Неужели он снова переживает прозвища, которые шептал в мои волосы? Страдал ли от того, что произошло между нами?
Его голос сделал все возможное, чтобы рассеять нежеланную нежность и вернуться к жесткой формальности.
— В обычной ситуации я бы отправил тебя собирать вещи. Я не имею дела с пирсингом, шрамами или татуировками, а у тебя есть все три запрещенки.
Я оглянулась через плечо.
— Я бы сказала, что сожалею, но это не так. Они — часть меня.
Он нахмурился.
— К счастью, оцениваться будет только фронтальная часть. Мне не нужно, чтобы ты исказила или обнажила части себя, менее… желанные.
Я поморщилась.
Нежеланные?
Ни одна женщина не любит, когда ей это говорят, независимо от контекста. Особенно от Гила, когда однажды он был так же голоден по мне, как и я по нему.
Наши взгляды снова встретились.
Столько всего летало вокруг. Так много чувств, боли и вопросов.
У меня пересохло во рту. У меня задрожали колени.
Гил прищурил глаза. Сжал руки в кулаки.
У нас обоих не было ни единого шанса против хлесткой, требовательной связи.
Он потер рот шершавой рукой, откашлялся, словно избавляясь от десятилетней боли, и резкими шагами вернулся к своему расписному столу.
— Мы выполняем одно задание, но потом тебе придется искать другую работу. В долгосрочной перспективе ничего не получится.
Как бы мне не хотелось слышать подобные вещи, я не могла винить его.
Я соответствовала многим его рекламным атрибутам… кроме некоторых довольно крупных.
Я также прервала его сегодня, снова напомнив ему о незаконченных делах с девушкой, которая так и не смогла забыть его.
Я старалась быть прагматичной.
Несколько дней работы лучше, чем ничего.
Увидеть его днем было лучше, чем вечно гадать, где он.
Мягко улыбнувшись, я приказала своему телу расслабиться. Мне предстояло провести неисчислимые часы в тесном присутствии Гила; пора было привыкать.
— Все в порядке, Гил. Я просто благодарна тебе за работу, которую ты можешь мне дать.
Мой тихий голос заставил его поднять глаза. Наши взгляды снова переплелись, горячие и хлесткие, совершенно непохожие на лед, окружавший нас.
Мое сердце перестало биться, цепляясь за тонкую нить любви, которую он порвал семь лет назад. Его глаза потемнели от боли, голова слегка покачивалась, как будто умоляя меня не быть здесь. Отчаянно пытаясь сохранить дистанцию между нами. Умоляя о пространстве… вдали от меня.
Это ранило.
Боль, которая отзывалась эхом нового и старого, и в этот крошечный момент мы не были взрослыми с барьерами и предупреждениями, мы снова были детьми. Детьми, которые, наконец, нашли спасение в другом и были достаточно смелы, чтобы заплатить за эту привилегию своим сердцем.
Я не могла остановиться.
Он не мог остановиться.
Что бы ни свело нас вместе, оно оставалось таким же порочным, как и прежде.
Гил сглотнул, и его шея дернулась.