— Это не нам решать, — сказал Натан.
Люк снова толкнул меня в Натана.
Натан хмыкнул, толкая меня в спину, так что я перекатилась на Люка.
— Эй, какого черта? — Норт окликнул нас с порога.
Я села на колени, и смущенно посмотрела на него. Натан приподнялся на локтях.
— Я ухожу на минутку, а вы все валяетесь на полу с Сэнг.
Люк сел.
— Мы просто…
— Мне все равно, — прорычал Норт. — Прекратите это. Мистер Блекборн придет сюда и выбьет из вас все дерьмо, а потом и мы все получим, — он ткнул пальцем в Натана. — Ты пойдешь со мной и поможешь мне установить это дерьмо. Остальные найдите её домашнее задание и помогите с ним.
Последовали массовые стоны. Я покраснела.
Норт поймал мой взгляд и поджал губы.
— Сэнг, держи этих ребят в узде, ладно? — Он исчез в коридоре. Натан вскочил и последовал за ним.
Люк снова упал на спину.
— Лошадь.
— Мне не хочется делать домашнее задание, — прошептала я.
Габриэль соскользнул с моей кровати и рухнул на пол. Отблеск света наверху отразился на трех черных кольцах в его ухе и зажег зеленые камни в мочках.
— Давай представим, что мы это делаем, — сказал он.
У меня екнуло сердце.
— Хорошо.
Габриэль ухмыльнулся и покачал головой.
Люк взял с полки мои учебники. Я схватила сумку с книгами, стоявшую на чемодане у стены, порылась, достала из сумки тетради. Школа и домашнее задание были последними, что меня сейчас беспокоило. Тем не менее, если все равно нечем заняться, то можно, действительно, сделать работу. Я нашла карандаш и лист с задачами по геометрии.
Габриэль наугад открыл тетрадь и пролистал её.
— Что это? — спросил Габриэль, держа в руках несколько сложенных листов.
Я моргнула и снова села на полу.
— Я думала, мама забрала их все, — прошептала я.
Габриэль развернул записи, его губы шевелились, когда он перечитывал их.
— Проклятье. Они мерзкие.
— Что это? — спросил Мистер Блекборн, входя. Его брови сдвинулись, он нахмурился.
За ним вошел Кота. Он взглянул на меня, прищурившись. В глазах была боль, пальцы сжались в кулаки.
Я с трудом поднялась на колени и села на пятки. Что-то было не так. Я почувствовала по нему. Я молча смотрела ему вслед, задавая немые вопросы. Его взгляд метнулся к стене. Что бы это ни было, он не мог мне сказать.
— Записки от тупых детей из школы, — сказал Габриэль. — Думаю, те, что пропустила мама Сэнг.
Мистер Блекборн взял из рук Габриэля записки, выбрал одну, развернул и прочитал. Он нахмурился.
— Никуда ее не повезешь.
— Что там написано? — спросила я.
Мистер Блекборн наморщил брови на меня.
— Ты не знаешь?
— Она их не читает, — сказал Габриэль. — Норт сказал ей не делать этого.
— Норт прав, — сказал мистер Блекборн. Он сложил записку и сунул в карман пиджака. — Габриэль, Люк и Кота, идите поищите в доме еще какие-нибудь записки, которые она могла найти. Я хочу, чтобы вы нашли все до единой. Если Сэнг получит еще, забери их и передай мне или Норту. Мы не можем допустить, чтобы их нашла ее мать и снова довела девочку до исступления. Иди и найди их. — Он не просто просил их найти записи. Он приказывал им покинуть комнату.
Кота бросил на Мистера Блекборна такой взгляд, что я вздрогнула. Я никогда не видел Коту таким холодным. Люк поднялся с пола и, положив руку на плечо Коты, потянул его за собой. Кота спокойно посмотрел на меня и вышел вслед за остальными, закрыв за собой дверь.
Секретные планы
Было очень необычно оказаться наедине с мистером Блэкборном. Я оставалась с ним и раньше, но не в своей спальне, и не при таких странных обстоятельствах. Это было ужасно, даже хуже, чем в первый раз. Я чувствовала себя голой, уязвимой. Он так много знал обо мне. Жалел ли он, что я стала частью его круга?
— Не присядешь? — он указал рукой на кровать.
Поднимаясь с пола, я вновь ощутила тупую боль в позвоночнике. До сих пор мне удавалось игнорировать ее, ползая на чердаке и дурачась с мальчиками, но теперь она начала беспокоить меня всерьез. Я аккуратно присела на край постели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Мистер Блэкборн опустился рядом со мной. Он вытянул ноги, упёрся локтями в колени, закрыл лицо руками, растер щеки. Был ли это тот самый сильный и уверенный мистер Блэкборн, которого я знала по школе? Похоже, ему неуютно рядом со мной. Он ведь еще так молод, такой же юный и ищущий ответы, как и я.
— Мисс Соренсон, — сказал он, — знаете ли Вы, что у вашей матери рак?
Мое сердце ухнуло вниз. Разум превратился в пустую бесформенную массу. Я покачал головой. Рак? Что это? Нет, я знаю, что это за болезнь, но, по-моему, я на мгновение забыла, что это слово значит. Я казалась себе глупой и безнадежной.
— Я знала, что она очень больна, — прошептала я, — но мой отец никогда не вдавался в подробности.
— По-этому она принимает так много препаратов, — ответил он, — когда проводили биопсию, она чуть не умерла. Врачи не уверенны сможет ли она выдержать операцию, потому не спешат оперировать.
Он снова присел, перенося вес своего тела вперед и буквально нависая надо мной.
— Если они откажутся, метастазы будут распространятся и ей будет становится все хуже и хуже. И может дойти до стадии, когда будет уже нельзя оперировать.
Я опустила глаза и зацепилась взглядом за его руку: гладкая кожа, след от шрама на костяшке. Мои мысли, однако, был в миллионе миль отсюда. Как давно мои родители знали и не говорили мне? Это то, о чем Кота не хотела, чтобы я знала?
— Мне трудно об этом спрашивать, — сказал он мягко, — знаете ли Вы, что-либо о ее прошлом? Ее родителях?
Я покачала головой.
— Я никогда их не видела. Думаю, они еще живы. Она упоминала их несколько раз до болезни. Но, никогда не разговаривала с ними и они не звонили.
Его рука скользнула к моему лицу. Он дотронулся указательным пальцем до моего подбородка и потянул вверх, так, чтоб поймать мой взгляд. От его серых глаз у меня перехватило дыхание.
— Кто-нибудь из твоих родителей когда-либо касался тебя так, как не должны были бы?
Мои щеки запылали.
— Нет, — заверила я так громко, как только позволял мой сорванный голос. — Они никогда не били меня. Я имею ввиду, никогда…
— Я не это имел ввиду, — отозвался он.
— Мистер Блэкборн, — отозвалась я, поднимая на него глаза. Казалось, мое сердце стучит так громко, что он может его услышать. — Самое страшное, что она мне сделала, это вела за руку. Я даже не могу вспомнить последний раз, когда отец касался меня. Его никогда нет рядом, — сглотнула я, — мы не та семья, в которой все близки, мы не касаемся друг друга.
Как он это делает? Стоит ему только взглянуть мне в глаза, как я раскрываю ему свое сердце, делюсь секретами о таких вещах, что даже не представляла, что смогу поделиться с кем-то, кроме Коты.
Он искал в моих глазах ответы на вопросы, которые не задавал вслух. Он убрал руку с моего подбородка и провел кончиком пальца по моей щеке. Его палец был гладкий и теплый, в по телу пробежала дрожь. Неужели он не понимает? Меня вообще никто не касался. Еще пару недель назад ко мне никто не прикасался, и вдруг на меня обрушился шквал мальчишек, которые держали меня за руку, обнимали, обнимали. Никогда в жизни никто так не делал. И, хотя я съеживалась от каждого прикосновения, глубоко внутри я жаждала больше, потому что это было все, чего я была лишена в семье. Должно быть, это не правильно, чувствовать себя таким образом. Я больше не знала, что значит “нормально”. Все, что я читала в книгах или видела по телевизору, не соответствовало тому, что я чувствовала. Каждый раз, когда кто-то из мальчиков выпускал меня из объятий, мне отчаянно хотелось притянуть его обратно к себе. Я просто не знала как сделвть так, чтоб эти объятья не кончались.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
И я попыталась сказать глазами все, что хотела сказать им всем, но не хватало смелости. Мой язык танцевал за зубами со словами, которые были почти правильными на вкус, но я знала, что никогда не смогу произнести их вслух. Они подумают, что я сошла с ума. Они не поймут.