Читать интересную книгу Останься со мной (СИ) - Ершова Алёна

— Вот тут-то мы подходим к самому небывалому. Супружница ваша — мора. А их уже сотню лет как никого в живых нету. Всех извели после Кощевой смерти. За умение в сны ходить и через них менять Явь. А эта возродилась Макоши на радость, да еще и сильна девка, хоть и не обучена. От того и не знаю, поздравлять вас, али посочувствовать.

----

[1] Золотник – мера веса, равная 4,27 гр. Здесь используется как калька с выражения «грамм уважения».

Глава 6, в которой Василиса принимает решение

Чуден Китеж Златобашенный. Широк, пестр, семью стенами огороженный, семью башнями увенчанный. Терема один другого выше. Дворы один другого богаче. Заборы один другого краше. Стучат лошади подковами, кашляют паром мобили, светятся магической зеленью повозки, пестреют вывески, манят витрины. Только не зевай в полный рот. Иначе хлоп, и нет кошелька. Держи вора! Упустил. Вон он скрылся в толпе таких же голопятых. Им и осень нипочем, и дождь стеклярусный. Набежит туча, затянет мглой густой, пошлет стрелы ледяные. Те летят на мостовую, бьются вдребезги, что хрусталь у нерадивой хозяйки. А как пройдет дождь, смоет пыль, весь город засияет, заблестит умытый влагой. Искрятся оконные стекла, наряженные в резные ставни. Белеют наличники – чисто кружева. Поскрипывают петли на калитках. Горят натертые сотней ладоней бронзовые идолы Волоса. Маленькие, с аршин в высоту, зато на каждом перекрестке поставлены, у каждой торговой улицы, на каждой рыночной площади. Сидит бронзовый мишка, лапу сосет, богатство притягивает. Добрым людям мошну полнит. Оттого и стоят его идолы внизу, на подоле, к народу ближе. Другое дело — боги высокие, на холме выставленные. Лица златом-серебром украшены, внизу подношения богатые. Тут и Даждьбог с супружницей своей Землей-Матерью, и сын их Сварог, от которого род людской начало берет. Седой Перун-громовержец, отец первого князя Гардарики, и Макошь, Пряха Двуликая — хитрая, как все женщины. Никогда не знаешь, какой стороной она повернется к тебе, какую судьбу совьет. Стоят боги нерушимые, берегут род Премудрых и всю Гардарику. Глядят на хоромы царские, чтоб знал каждый, откуда Правда идет. А царские хоромы велики. Там и дворец бревенчатый, и нарядные светлицы дочерей Васильевых, и псарни, конюшни, птичники для соколов охотничьих. Гульбища с перилами резными. Двор широкий, помост дощатый. Тут же и плаха, темная, суровая, опричная. За крыльцом высоким двери парадные, нынче запертые. Не ждет правитель гостей, и сам никуда не поспешает.

Спроси кого, как царь-батюшка страной правит? Ответит тебе всякий: сидит он в палате золоченой, в кресле дубовом. Под ногами у него сундук, железом окованный, а в том сундуке, среди утиных перьев да на заячьей шкуре, лежит Кощеева смерть, то есть кинжал Мертвого бога. Символ победы света над тьмою.

Все так, да по-другому. В Золотой палате принимает царь Василий посольства, слушает бояр с милостниками и вершит Великий суд. В остальное время трудится он в своем кабинете. Именно туда приходят министры и высокие феодалы, именно там принимаются решения, которые после передадут в думу на обсуждение.

Перед кабинетом, словно верный пес, сидит секретарь. Низенький мягкий человечек с пышными усами и добрым взглядом. Но посторонних, чтобы обмануться, здесь нет. Пес верен лишь своему хозяину и, не задумываясь, перегрызет горло любому, кто посягнет на царский покой. Секретаря боятся. А он улыбается, смотрит ласково и сторожит. Многие пытались его со свету сжить, да все удальцы нынче в снежной Нави. Ведал секретарь не просто бумагами царскими, печатями да делами, а всей тайной службой Гардарики. Хоть считалось, что и нет такой вовсе.

— Вашей старшей дочери сегодня предъявят обвинение. — Перед царем легла стопка документов. – Вот эти можно подписывать не глядя, там волокита сплошная.

— Быстро как. Она созналась? Ей направили нашего защитника?

Писало вдавило чернила в мякоть гербовой бумаги.

— Все отрицает. Защитник уже там. Вы уверены в своем решении? Ее, единственную, принял родовой артефакт. И неглупая ведь. Сами ведь говорили...

— Молчи. Была б пацаном, давно признал бы, а этих трясогузок на юга замуж выдал. А так…

— Но кукла…

— Не начинай, Ивар, Перуна ради! До Василисы последний раз кукла откликнулась на мою прабабку. Но это не помешало моему отцу сесть в царское кресло, а после повторить этот фокус мне. Эфир уходит из мира, словно вода сквозь решето. Родовые артефакты превращаются в старую рухлядь. Толку от их воли нет. Да и магов у нас даже средней руки, сам знаешь, днем с огнем. Оттого и промышленность развиваем, чтоб от волшбы не зависеть.

— Ага, зато от Смогичей зависим, как дитя от мамки. Куда ни ткни, везде их патент. Так. Вот эти бумаги просмотрите, перед тем как подпись ставить, я резолюцию по каждой написал, но там от казначея и волхвов: один бюджет требует, другие — эфира.

— Все, как всегда. Славно я волшебный горшочек, производящий деньги и магию.

Царь отложил прошения на край стола.

— За Смогичей не переживай, волхвы сказали, им недолго осталось. Твоя же задача придумать, как успеть их патенты государству передать. Не дело все производство от самобранок до паровозов в частных руках держать. Мир меняется, Ивар, и меняется стремительно. Наша задача — поспеть за ним. Поэтому, чтобы удержать трон, нужен царь. Мужчина, воин, политик, а не девица, у которой настроение от лунного цикла зависит. Но боги не торопятся давать мне сына. Ни законного, ни ублюдка… Вся надежда на женихов. Я, естественно, к Петру склоняюсь, уже и согласие ему на брак дал. Как-никак единственный сын Алатырского высокого феодала, маг, в ударном отряде поповичей служит. Не дурак опять же. Среднюю мою в узде держит, та в рот ему глядит, словно галчонок. А Василиса, — царь потер лоб, раздумывая, — Слишком своевольна. Только клятвы ее и сдерживают…И то не всегда. Потому она, как и положено царской дочери, послужит укреплению власти. Ты прав, зять — упир, хорошее подспорье. Как видишь, я везде соломки постелил и готов к переменам.

***

Пробуждение вышло резким. Василису, словно морковку, вырвало из собственного сна. Вот ее целует беспардонный Смогич. Хлоп, и она на тюремной скамье.

— Каков жук! — Возбуждение носилось по венам, требуя выхода. На языке ощущался горьковато-сладкий привкус жженого сахара. — В моем же сне меня и лобызать вздумал! — Она замолчала. В голове стало тихо-тихо, пусто-пусто. Словно вместо мозга, ее набили ватой. Глупо. Крайне глупо и неуместно пестовать в душе тот сумбур, что вызвал этот выдуманный поцелуй. Или все же настоящий? — Василиса задумчиво провела пальцами по губам, — Есть ли у ее снов воля или это только игры подсознания? И что это за подсознание такое, которое вместо жениха, к которому сотня вопросов, незнакомого промышленника подсовывает. — Она рассердилась и подскочила со скамьи.

Две крысы у самых ног доедали лоснящийся маслом блин.

— Кофея хочу с корицей и пенной шапочкой! — скомандовала она, но мир оказался глух к барским просьбам. Только вспугнутые крысы отбежали подальше.

— Понятно. Дверь, откройся!

Но и дверь осталась безучастной.

По всему выходило, что сновидения действительно закончились. А вот засохшая грязь на ботинках и почти съеденный крысами блин остались. Можно было и дальше прятать голову в песок и мыслить, что сны — это просто сны, но Василиса предпочитала смотреть правде в глаза. Особенно нелицеприятной. Краше та не становилась, но тут уж ничего не поделаешь. Ложь, хоть разряди ее по-царски, хоть в чулан запри, ложью и останется. Отпираться было глупо. Сны ее взаимодействовали с действительностью и, что самое странное меняли ее.

Додумать мысль не успела. Заскрежетала дверь, и молчаливый стражник дернул головой, показывая на выход.

На этот раз в допросной, помимо судебного дознавателя, находился тугарин в традиционном для своей расы многослойном халате. Он расположился в углу, свернув широкий пятнистый хвост кольцами, скрестил на груди руки и неотрывно смотрел на ягу. Пожалуй, так смотрит змея на мышь в ожидании, когда та сорвется и побежит. Яга нервничала. Тугарину нравился вкус ее беспокойства, он трансформировал свой язык в тонкий, раздвоенный и оглаживал им воздух, щуря золотистые глаза.